Кютлер дал знак извозчику остановиться. И приблизившись к коляске, точно коршун навис над арестованным майором:
– Я бы советовал Вам помолиться, сударь.
– Вы, что же, угрожаете мне смертельной расправой?
– Да, если Вы не сообщите мне подробностей переговоров с Портой.
– Каких именно подробностей Вы ещё желаете? – раздражался Синклер. Жаркое июньское солнце припекло ему голову, и он был крайне раздосадован на себя и на кичливого капитана, что обращается с ним столь высокомерно, будто с низшим по званию.
– Когда именно ваше командование планирует начать военные действия против России? В каких местах вы намерены пересечь границы? Меня интересуют любые мелочи, как то – даты, числа, направления.
Майор побагровел:
– Вы получили достаточные сведения; они содержатся в тех бумагах, что Вы варварски отняли у меня! Более мне неизвестно ничего. И ничего я говорить Вам не намерен. Здесь, на дороге. Ни слова! Я буду говорить в присутствии шведского посла. Про ваши разбойничьи действия. И грубое обращение с иноземными поданными на чужой территории! Я буду писать прошение в Королевский высший суд! Я этого Вам не спущу!
Капитан, молча, подал знак поручику Левицкому. Тот двумя руками подхватил майора за плечи и бесцеремонно выволок из коляски. Угрожая пистолетом, подтолкнул его с дороги на обочину в лес.
– Что Вы себе позволяете?! – кричал Синклер, вынужденно перебирая ногами.
– Куда Вы его ведёте? – испуганно зароптал француз, ерзая в повозке.
Но его вопросы остались без внимания.
– Ступайте сударь! Ступайте! – Левицкий, не опуская пистолета, заставлял шведского майора идти вперёд в высокую траву.
Тот в недоумении, подчинялся и шагал, спотыкаясь и оглядываясь. При этом не переставал сыпать возмущениями и обещаниями кары за их произвол. Поручик точно не слышал его угроз, равнодушно подгонял идти живее. Вскоре они скрылись из вида в неглубоком овражке. Голоса их стали тише и, наконец, смолки совсем.
На несколько минут воцарилась безмятежное спокойствие. Лошади тихо прядали ушами, отгоняя мух. Летний воздух наполняли запахи цветущих трав, в которых надрывно стрекотали кузнечики.
На какое-то время Микурову показалось, что он у себя дома, в родовом имении под Москвой. Жуя длинную травинку, он прикрыл глаза изнурённый долгой дорогой, и, внимая запахам и звукам, вдруг отчётливо представил, как скачет по цветастому лугу верхом на любимом коне по кличке Ворон. А матушка, выйдя на крыльцо, машет ему синей косынкой – зовёт к обеду…
Прогремевший неожиданно выстрел содрогнул тишину. Стая испуганных птиц взметнулась над лесом и тревожным гомоном заполнила воздух.
Французский купец переполошился и вопросительно уставился на Кютлера:
– Что это? – пробормотал он полушёпотом.
Но капитан вновь оставил его вопрос без ответа.
– Что… Что вы сделали? – продолжал он с нарастающей паникой, –