– Вот! – восторжествовал Кладезев. – Меня, кстати, зовут Василием.
– Я знаю, – ответила Динка.
– Ну да, тебе же Гулька наши фильмы показывала. Показывала?
– Да, практически все.
– Правда, я звезда? – горделиво спросил Васенька.
– Да, – сказала юница.
Уверенно так сказала, спокойно. Может, и искренне.
(…………………………………………)
(………………………………………………………………………………..)
«Ишь ты, какая решительная, командирша какая! Прям настоящая Гулька!» – мелькнуло у меня в голове.
(…………………………………………………………………………………………….)
(…………………………………….)
Васенька вёл себя как законченный оппортунист. Мне следовало бы остановить его. Но я не останавливал.
– Готовить умеешь? – спросил Василий.
– Я хорошо готовлю, – с достоинством ответила та.
– Как Гулька?
– Даже лучше. Все говорят.
– Пироги печь умеешь?
– Умею.
– Испеки пирог нам… Савве Ивановичу, – поправился Васенька. – Тогда мы подумаем.
– Василий! – строго одёрнул я юношу.
– А чего, Савва Иванович, пусть испечёт – нас это ни к чему не обязывает! Ты поняла, что мы тебе ещё ничего не пообещали? – уточнил он.
– Я поняла.
– Ты ещё девственница? – спросил неожиданно Васенька.
Динка слегка покраснела.
– Девственница.
– Савва Иванович, она – девственница, – с жаром сказал Васенька. – Нам для съёмок нужны девственницы. Ведь правда?
– Василий, для чего ты это делаешь? – неприступно спрашивал я. – Я ведь сказал уже, что Дину мы не возьмём.
– Почему? – спросила юница.
– По кочану! – отрезал Васенька. – Потому что Савва Иванович так сказал! Он здесь главный – поняла?
– Поняла.
– Молодец, что поняла! – Васенька сделал паузу. – Ну, тогда раздевайся!
Динка коротко посмотрела на меня.
– Не надо, – махнул я рукой. – Васенька шутит.
– Савва Иванович, – взмолился тот, – давайте хоть посмотрим! Вдруг она ничего себе!
– Она ничего себе, я уже вижу, – сказал я. – Потому раздеваться не надо.
– Савва Иванович!.. – канючил Васенька.
Он юнице взглядом повторил прежнее своё указанье, та посмотрела на Василия, на меня, на Олечку и стала расстегивать пуговицы.
Кладезев зачарованно взирал на раздеванье юницы.
О, эти пьянящие очертания! О, восторг, о, целомудрие! О, совершенство! О, прохлада и гладкость! О, мистика и многозначительность! О, семиотика странности!
– Я и так уже многое в себе исправила, – пробормотала юница. – Я даже Кафку читала. Как Гулечка.
– Вот, – пробормотал и Василий. – Кафку я помню.
И возложил свою усиленную длань в регионе дислокации его сугубого уда.
Одной рукой стаскивая с себя тряпку за тряпкой, Динка другой рукой непроизвольно