– Ты меня знаешь? – спросил я. И тут же поправился: «Как ты меня нашла?»
– Это Павлик, сестра его – моя подружка, мы учимся вместе…
– Ты от него узнала, что мы собирались сегодня?
– От него, – потупилась Дина.
– И потом ты пошла за мной?
– Пошла. Простите…
– И что ты хотела сказать? – сухо спросил я.
– Я… это… Савва Иванович… – несколько даже пролепетала юница. – Возьмите меня к себе, пожалуйста.
– Что? – переспросил я с непроизвольной строгостью. – Куда это к себе?
– Ну, это… к себе, вместо Гулечки. Я хочу быть, как она.
Слёзы набухали у неё на глазах. Видно было, что юница из последних сил сдерживается, чтоб не заплакать. У меня даже мелькнула мысль, а может, оттолкнуть её, выбранить, побольнее обидеть, пусть проплачется, прорыдается, но зато у неё навсегда отобьётся охота таскаться за кем-то с предложеньями всяческих глупостей. «Ишь ты, вместо Гульки она быть захотела!» – клокотал внутренне я.
Я сделал неприметный шаг ей навстречу.
– Ты хоть знаешь, чем мы занимались? – спросил я.
– Знаю, – сказала она. И глянула на меня гордым глазом оппозиционерки.
– И чем же?
– Вы кино снимаете… такое откровенное.
– Откровенное!.. Да ведь это же эвфемизм! Образное выражение! Ты хоть понимаешь?
– Понимаю.
– А ты сама наши эвфемизмы видела?
– Видела.
– Много?
– Все. Мне Гуля показывала.
– И ты в таком хочешь сниматься?
– Хочу. Я тогда это ещё решила, год назад. Когда вырасту, тоже к вам приду! Я и Гулечке об этом сказала.
– Нет, – твёрдо ответствовал я.
Слёзки брызнули из глаз у юницы.
– Савва Иванович!.. – прошептала она.
– Не ходи за мной больше! – сказал я и решительно шагнул в сторону дома сестры моей.
Динка некоторое время плелась бессильно за мной. Потом остановилась. Остановился и я. Хотел было притопнуть на неё ногой.
– Вы не берёте меня потому, что я некрасивая, – дрожащим голосом издали молвила юница.
Тут я впервые взглянул на неё по-настоящему, пристально. Нет, некрасивой она не была, она была хороша какой-то особенной, беззащитной красотой, некоторой детскостью, неразвитостью. Личико у неё было худенькое, точёное, глазки резные, живые, подвижные. Да и сама она способна была привлекать, возбуждать, распалять, словом, это была маленькая, но великолепная, сластолюбивая самочка. Вот такою была эта миниатюрная башкирская юница, стоявшая против меня.
– Ты красивая, – ответил я ей убеждённо, искренне. – Но всё равно ты уходи, пожалуйста. Сестра моя увидит, что я с тобой говорю тут, мне нагорит обязательно. Я у сестры своей живу нахлебником и негодным индивидуумом, я и вообще живу так, – схитрил ещё я.
Губы юницы дрожали, но она уже больше не плакала, даже напротив,