Единожды солгав. Екатерина Риз

требовала, чтобы он убрался, а Валера лишь посмеивался, совершенно не впечатлённый её воинственным настроем, и заявлял, что он пришёл не к ней. И тогда оба смотрели на Алёну, чтобы она сейчас и немедленно приняла решение, а ей становилось сделать это всё труднее и труднее. Умом понимала, что предавать подругу после трёхлетнего знакомства, после всех невзгод и трудностей, что они прошли вместе, это подло, и выбрать, наверное, надо её. Но, в то же время, с уходом Валеры, отношения между подругами никак не улучшались, они продолжали ссориться и предъявлять друг другу всё новые и новые претензии, Даша была здорово зла на неё, за что-то. И Алёна очень хотела понять, за что именно. И когда Валера уходил, а то и не появлялся несколько дней, Алёна вдруг понимала, что ей даже поговорить не с кем. Дашка слушать её с некоторых пор не желала, занималась своими делами и проблемами, даже перестала с ней делиться чем-то для неё важным, скрытничала и молчала. И оставаясь с ней вечерами наедине в тесной комнате, Алёна чувствовала себя будто в тюрьме, и уже сама мечтала о том, чтобы объявился Валера и от всего этого её спас, увёз куда-нибудь. Хотя бы на один вечер.

      – Ты, правда, думаешь, что этот пижон на тебе женится? – спросила её Даша в один из дней.

      Алёна, ещё не успевшая толком проснуться и подняться с постели, недовольно на неё покосилась.

      – С чего ему на мне жениться? Мы даже не целовались ни разу.

      – Он, точно, маньяк, – зло хмыкнула Даша. – Или, может быть, гей?

      – Может быть, – отозвалась Алёна, всё ещё надеясь избежать скандала. – Мне всё равно.

      – Наверное, в этом всё дело, – деловито покивала Даша. – Он гей, и хочет тобой прикрыться. Будешь женой скрытого гея. А что, совсем неплохо. Останешься в Москве.

      Алёна с нехорошим прищуром наблюдала за ней.

      – Даш, ты что такая злая в последнее время? Бесишься, что он для прикрытия тебя не выбрал? Думаю, ты бы не отказалась даже таким способом в Москве остаться, да?

      В Алёну полетела подушка, потом ещё одна, она вскочила, подняла одну из прилетевших подушек с пола, и с удовольствием огрела ею Дашку по голове. Та взвыла, после чего заголосила:

      – Ты идиотка! Я причёску целый час делала! Мне на прослушивание идти!

      Алёна подушку кинула на её диван и возмущённо сдула со щеки прядь волос. И вот тогда сказала:

      – Может, уже посмотришь правде в глаза и поедешь к маме с папой? Кажется, им куда больше нравится твоё пение, чем всем московским продюсерам.

      Дашка уставилась на неё, не мигая, и, кажется, впервые промолчала. Отвернулась от Алёны, и той захотелось, правда, захотелось попросить прощения, сказать, что она так совсем не думает, но обида клокотала в горле, и Алёна промолчала. Вместо извинений, поторопилась собраться и уйти на работу. У неё было ещё два свободных часа перед началом смены в кафе, но оставаться дома не хотелось. Ещё два часа либо ругаться, либо сидеть в тягостной тишине. Но чего Алёна совсем не ожидала, так это того, что вернувшись вечером, не найдёт в комнате ни подруги, ни её вещей. Только короткую