Рублев вздрогнул. Никакого дождя не было, ему показалось, солнечный зайчик играл на столе, залетев в комнату через окно.
«Что за чертовщина?» – подумал он.
– Самая обыкновенная! – сказал Николай Александрович, и Рублева как будто парализовало. Его сердце замерло в груди и после чего, как будто куда-то провалившись, забилось, как жаворонок в клетке. Жуткий страх вместо крови побежал у Рублева по венам, и на лбу проступили сверкающие капельки ледяного пота.
Рублев что было сил зажмурил глаза. Так сильно, что у него закружилась голова и проступили слезы.
– Не поможет, зря стараетесь! – сказал Николай Александрович.
«Будь что будет» – подумал Рублев и открыл глаза.
– У вас чудный вид из окна, – сказал Николай Александрович и с грустью в голосе добавил:
– Только одно скверно, во дворе не играют дети!
Рублев машинально окинул взглядом детскую площадку.
«Действительно, ни одного ребенка» – подумал он.
– Вы любите детей? – спросил Николай Александрович, продолжая смотреть в окно с какой-то необыкновенной печалью в глазах, и не дожидаясь ответа, сказал:
– Я очень люблю детей!
Он сказал это так, словно в этом была его вина.
Рублев ничего не ответил и, осознав, что ему не угрожает опасность, стал пристально рассматривать человека.
Это был нестарый, но и немолодой мужчина в серой шинели и начищенных до блеска черных хромовых сапогах с бородой, ровным лбом и русыми волосами, аккуратно уложенными на некрупной голове.
Заложив руки за спину и застыв, словно античное изваяние, с глазами полными болезненной печали, мужчина смотрел, как тогда казалось Рублеву, на дождливое грязное небо, которое застыло, окутанное тучами. Какой-то мучительный вопрос, словно почтовый голубь, метался в глазах мужчины, как в клетке. Невидимым движением глаз он распахивал клетку, и птица неслась куда-то высь, чтобы вернуться с таким желанным и спасительным для своего хозяина ответом, даровать ему на миг надежду, во время которой болезненная печаль в глазах отступила бы и ей на смену пришел яркий золотой рассвет. Но голубь не возвращался, а вдребезги разбивался об тучи и, вместо ответа на волнующий вопрос, приносил еще более болезненную печаль, которая сливалась воедино с отчаяньем, вонзалась в сердце, словно пуля, от которой сердце замирало,