Часть четвёртая. В оковах новой власти
7 ноября 1796 года
Санкт-Петербург
Известно, что толпа любит перемены, и поэтому всякое наступление нового царствования приветствуется в народе радостными манифестациями.
На этот раз всеобщего ликования в Петербурге не было. Особенно в гвардейских полках. Военные любили Екатерину, равно как и она обожала их (ведь именно благодаря гвардейским стараниям, она в 1762 году взошла на престол). Не хватило бы слов, чтобы выразить скорбь, испытанную каждым офицером и каждым солдатом в связи с кончиной императрицы. В полках обливались слезами и заранее ненавидели и опасались всего, что мог сделать Павел.
И он не замедлил оправдать их опасения, начав стремительно уничтожать и переделывать всё, что создавалось и лелеялось Екатериной!
Наутро, проснувшись, горожане не узнали родного Петербурга. Всё переменилось за один день! Императорский двор казался совершенно новым. Весь блеск, вся величавость и важность его вмиг исчезли. Везде появились солдаты с ружьями. Величественные особы, первостепенные чиновники стояли с поникшею головой, неприметные в толпе. Вместо них незнакомые люди приходили, уходили, кричали, распоряжались. Зимний дворец был обращён в кордегардию: всюду слышался стук офицерских сапог и бряцанье шпор.
Чёрно-белые караульные будки прусского образца дополнили ночью обстановку неожиданного для всех события. Российская столица внезапно приняла вид немецкого города, существовавшего два или три века назад.
Павел засунул нос, даже в моду горожан на одежду; запретив круглые шляпы и длинные фраки! По его мнению, это было признаком роскоши. На самом деле, ему претил вид придворных, разодетых по моде, принятой его «распутной матушкой». И он торопился переодеть всех на свой лад; грубо и категорично.
По приказу императора с самого утра полицейские сновали по улицам, срывали с прохожих круглые шляпы и разрывали их на куски. Срезали полы фраков и сюртуков, не взирая на чины; даже племянник английского посланника не избег этой участи.
Но более всего Павел жаждал приступить к преобразованию военных структур. Наутро он приказал устроить смотры всем столичным полкам. Сам он принимал смотр одному из главных полков, Измайловскому.
Император явился в мундире прусского образца: огромная треугольная шляпа со страусовыми перьями, узкий зеленый мундир, перетягивающий его в талии так, что было трудно дышать; белые узкие лосины и высоченные черные сапоги. Всё это в сочетании с его нелепой внешностью выглядело довольно комично.
Надо заметить, что внешне Павел был некрасив: курносый, с большим ртом, длинными зубами, толстыми губами, сильно выдающимися вперед челюстями. Он рано облысел, и его лицо напоминало мёртвую голову. У него был большой череп и короткое неуклюжее туловище, которому он старался придать достоинство и изящество в движениях. Его походка, манера одеваться и держать себя, – всё выглядело каким-то претенциозным и театральным, напоминающим карикатуру.
Во время церемониального марша Измайловского полка Павел всячески демонстрировал неудовольствие: ворочал глазами, надувал щёки, пожимал плечами, топал ногой, давая понять, что всё это никуда не годится! И оскорбительно назвал штандарты полка, прославленные победами в боях, «Екатерининскими юбками!»
Затем ему сообщили, что к городу подошёл Гатчинский полк, который выступил ещё вчера из Гатчины и ожидает командира для торжественного вступления в Петербург. Павел с пренебрежением отвернулся от «измайловцев», пришпорил лошадь и поскакал галопом навстречу любимцам.
На то, как Гатчинский полк вступает в столицу, сбежалось посмотреть полгорода. Горожане глазели на солдат, облачённых в мундиры старого прусского образца, и держались за бока со смеху:
– Милосердный Боже, какие уродливые костюмы! А парики! Вот умора-то! – раздавалось повсюду.
Вымуштрованные до исступления, «гатчинцы» с каменными лицами, плечом к плечу маршировали к Дворцовой площади. И эта картина напоминала вторжение в город неприятельского нашествия.
На Дворцовой площади Павел в трогательных выражениях поблагодарил «гатчинцев» за верную службу и публично осыпал их наградами: всех офицеров и солдат он перевел в гвардию. Тех, кто ранее был награжден орденом Святой Анны, одарил тысячей крепостных душ, а остальных – по пятьсот душ каждому. Срок службы сократил для них с двадцати пяти лет на пятнадцать, а по окончании службы простым солдатам пообещал земельные наделы: по пятнадцать десятин на душу в Саратовской губернии.
Его почести Гатчинскому полку при этом сопровождались презрением и оскорбительными выходками по отношению ко всем другим частям войск, особенно это коснулось Кавалергардского корпуса, который взлелеянный бывшими царицами, давно сделался при императорском дворе золочёной игрушкой.
Шеф полка Платон Зубов продолжал скрываться в доме сестры Ольги, в надежде отсрочить причитающиеся ему взыскания от нового императора. И всю неделю