Олли молча кивнул. Он выглядел тёмным и погасшим, как перегоревшая лампочка. Я привстал и решительно помотал головой.
– Где мы?
– Там же, где и вчера – в педиатрическом центре.
Я с любопытством огляделся. Медицинский центр имени Джона Говарда был гордостью Литтона. Здесь могли оказать любую помощь и лечили всех окрестных детей. Бекки отметилась тут, когда я был ещё маленьким. Она на бегу въехала в дерево, ударилась головой и провела в центре четыре дня. Сестра отзывалась о них, как о пребывании в чудесной сказке, где было полно игрушек и вкусной еды.
– Что я тут делаю? – законно поинтересовался я. – Я заболел?
Отец устало посмотрел сквозь меня. Я сделал попытку встать и обнаружил, что левая нога туго забинтована.
– Что это? Зачем?
– Тебя нашли на газоне у веранды, – монотонно ответил отец. – У тебя сотрясение мозга и вывих лодыжки. Ты здесь уже пятый день.
– Но я ничего такого не помню, – возразил я. – То есть, помню: я пришёл домой с брюнеткой. Потом она заставила Гевина убирать и…
– Малыш, мы уже говорили – это ложные воспоминания, – ответил мне зычный женский голос.
В палату вошла хозяйка голоса. Её лицо было таким безобразным, что, поморщившись, я перевёл взгляд на её розовую униформу.
– Мне нужны твои глазки, – просюсюкала уродина. – Не прячь их.
Я посмотрел на длинное лицо с вытянутым носом и крупными лошадиными зубами. Между ними виднелась широкая щель. Картину дополняли круглые глаза с белёсыми ресницами и бесцветные, завитые, как пружины, волосы. Потряхивая ими, уродина поднесла к моей физиономии маленький молоток и поводила им из стороны в сторону. Потом она долго им по мне стучала и в итоге объявила:
– Я бы понаблюдала Дэниела ещё денёк, но оставляю это на ваше усмотрение.
– Я забираю сына домой. Пока ваш счёт не пустил нас по миру.
Уродина пожала плечами. На её розовой безрукавке висела табличка с надписью «Женевьев де Рунвиль». Имя показалось мне не по-Литтонски сложным и напыщенным. Я пошмыгал носом и, прочистив его, с интересом принюхался. От лошадиной Женевьев воняло знакомым средством от моли.
– Вы пахнете, как та брюнетка, – заметил я.
– Потому что она – это и есть я. Этот момент мы тоже обсуждали.
Женевьев взяла меня за руку и я моментально вспомнил, как провёл последние четыре дня. Они и вправду были сказкой. В ней меня лечили непрожаренными бифштексами, мультфильмо-терапией и множеством игрушек.
– Можно к вам ещё прийти? – спросил я. – Мне тут понравилось.
– Лучше будь здоровым и не прыгай из окон, – уродина повернулась к отцу. – Мистер Блум, с Дэниелом хочет поговорить Кристин.
– Моему сыну нечего ей сказать.
– Таков порядок, – Женевьев показала мне зубы и махнула рукой. – Береги себя, дорогуша. И вы мистер Блум тоже.
Кристин Гаррисон подстерегала нас у выхода из палаты. Она была тощей тёткой неопределённого