Кто-то гремит и ведёрком, и цепью,
Крутится, крутится ворот скрипучий,
Грустью нечаянной сердце зацепит.
Вспомнится, как ещё было при маме, —
Этот колодец поил пол-деревни;
Как начиналось здесь утро дымами,
Мыком коровьим да словом распевным…
Ну а теперь всё пустынно и глухо.
Рядом горят торфяные болота.
Ветка упавшая хрустнула сухо…
С красным оттенком луны позолота…
Ветер, и тот, видно, прячется в ивах.
Речка иссохла до самых источин.
Дымно и душно. И как-то сонливо,
Тихо, чуть слышно
кузнечик стрекочет.
Речка Ундыш
Это Ундыш дышит сонно
возле самого истока,
как ребёнок-пеленашка,
спит в постельке среди мхов,
а когда откроет глазки —
улыбнётся синеоко,
заблестит его рубашка
средь пологих берегов.
А как выйдет из пелёнок,
тут и вырвется на волю,
мой мальчишка шаловливый,
пропадёт в глуши лесной…
А вернется – милый дроля,
поплутав в лесах зелёных,
озорной и говорливый,
снова встретится со мной.
Я ему навстречу выйду,
протяну свои ладони:
– Возвернулся, мой бродяга,
возвратился, мой родной!
Ты мой ветреный поклонник,
ты – мой ласковый котёнок,
я давно испить готова
твой напиток, твой хмельной!..
Но опять грядёт разлука,
и пора тебе в дорогу —
поспешишь, Двины медливой
богоданное дитя…
Исчезая за излукой,
как отец, посмотришь строго
и лишь только на прощанье
что-то крикнешь мне шутя…
Черёмушка
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она из в глубины двора
Глядит и робко, и смущённо…
«Смелей! Пришла твоя пора
Цвести и трепетать влюблённо!
Пусть у берёзы ты в тени,
В тебе – и свет, и обаянье!»
Кому, кому она сродни?
Не той ли, пушкинской Татьяне?
«Твоя заметней красота
За безыскусностью наряда,
В ней всё – и сердца чистота,
И эта высветленность взгляда.
Постой, не прячься, не спеши
Грустить, дрожать лесною ланью!
Мне нужен свет твоей души,
Как это раннее светанье,
Как белоночная пора —
Реки и леса полудрёма,
Где всплески вёсел до утра
И всплески белые черёмух.
Раскройся, птицами звеня,
Лишь солнце первое проглянет!…»
За радость будущего дня —
Спасибо ей, моей Татьяне!
Шули́кины
Из проруби,