«Ей пришлось трудно и в послевоенные годы, когда страна боролась с космополитизмом. Наверное, не раз задавала она себе вопрос: оставаться или уезжать? И всегда выбирала эту страну. И через все испытания и невзгоды она прошла, сохранив свою честь и достоинство».
Проняло и мужчин. Было видно, что они-то точно не раз спрашивали себя, ехать или не ехать, и до сих пор не знают верного ответа на этот вопрос. А после упоминания про достоинство, у одного из них на глазах появились слезы.
«Она не была крупным чиновником или функционером. Скромный техник-технолог, она делала свое дело честно и снискала за это уважение коллег. Ее любили друзья, потому что ее нельзя было не любить. Сколько раз она бескорыстно помогала тем, кто в этом особенно нуждался!?».
Тут она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
«Ее любили племянники, самые близкие ей люди. Она ценила их участие в ее жизни и сама старалась сделать для них все, что могла. Но, увы. Даже лучших из нас смерть не обходит стороной». У меня в горле к этому времени был ком. Жалко стало тетку. Правда ведь была добрым и хорошим человеком.
«Она покидает этот мир в трудное для страны время. Так давайте будем крепиться, давайте стойко перенесем эту потерю, потому, что, уйдя от нас, Ида Менделевна сохранится в нашей памяти и в наших сердцах навсегда». От этой классической закольцовки сюжета и «трудного для страны времени» я пришел в себя. Посмотрел на часы. Было 12 часов, пять минут, тридцать секунд. Она говорила ровно три с половиной минуты…
Потом, когда все закончилось, я подошел к этой женщине, поблагодарил. Но не удержался и высказал слова восхищения и текстом и, особенно, точностью затраченного на речь времени. Она только улыбнулась в ответ.
«Скажите, а если бы я попросил Вас говорить десять минут?», – продолжал интересоваться я.
«Я бы говорила десять минут», – ответила она спокойно. Я ей безоговорочно поверил.
«А двадцать?», – вдруг неожиданно для самого себя спросил я.
«И двадцать», – ответила она также спокойно.
Мы ехали из Питера в Нижний, брат – за рулем. Молчали. Я думал обо всем сразу, по обыкновению. Среди прочего, и о той женщине в черном английского кроя костюме, которая каждый день ходит в крематорий на работу. Которая каждый день мысленно пишет и вслух «начитывает» сюжеты заданной длины и содержания. Каким прекрасным тележурналистом «Новостей» она могла бы быть? Как много настоящих, хоть и не знающих об этом, профессионалов-журналистов скрывается до поры в моргах и крематориях нашей необъятной и все еще «переживающей трудное время страны»?
Обида
Галину Александровну обидели. Обидели именно тогда, когда она этого менее всего ждала. И не сразу разберешь, кто обидчик. Хотя, если подумать…
Ей было пятьдесят два. Из них тридцать она проработала на молокозаводе. Пришла девчонкой, молодым специалистом, после института. Долго не могла научиться командовать людьми. Сплошь женщины, и все старше и опытнее ее. Научилась.