На остывших устах роковая печать?
Два лица у кинжала —
Два последних вопроса от ночи и дня;
Только времени мало —
Жизнь тебя обступает, задорно дразня,
Заливается пеньем,
Жадно пробует свет, как мускат – сомелье!
Два вопроса. Сомненье.
И короткий ответ на стальном острие.
Заговор
В тени свежо. На солнце – слишком жарко.
Вокруг – лесного храма благодать.
(Хоть и учила бабушка-знахарка
Не в бревнах – в ребрах церковь обретать.)
Под сенью густолиственной дубравы
Я истово вдыхаю – как любовь —
На летнем дне настоянные травы
Из-под печати заповедных слов.
Затем я мысли смутные извивы
В старинное заклятье облеку:
«Ополощи, схлещи, как с ветки ивы,
В пучину вод мою печаль-тоску.»
Душа, открыв невидимую створку,
Займет собою стайку старых слов,
Что впишутся в небесную подкорку
Прозрачными чернилами ветров.
Я знаю, небо снова им поверит;
Я здесь. Я есмь. Ликую, что жива!
Никто мое дыханье не измерит
И не сочтет горячие слова.
«Звук должен быть окутан тишиной…»
Звук должен быть окутан тишиной
Как брег реки, облизанный волной,
Как обойденный парой аналой
Во время сокровенного обряда;
Как хрусталем объятое вино,
Или плющом увитое окно,
Или листвы зеленое рядно,
Скрывающее разноплодье сада.
Звук должен долго нежиться в тиши,
В пеленах перламутровых души;
Его ты на бумаге не пиши —
Ты сам еще не знаешь этой ноты!
Наитию лишь ведомой стезей
Меж горьким вздохом и ночной слезой
На мрачном облаке перед грозой
Ее начертят молнии длинноты.
«Подняв глаза, скажу я Богу…»
Подняв глаза, скажу я Богу,
От жизни бешеной остыв:
Ты вычертил мою дорогу,
В нее полмира уместив.
Я измеряла версты болью
И мнились ранами следы,
А пыль в пути считала солью,
Не мысля без нее еды.
По тракту, затканному снегом,
По хляби осени виясь,
Казалась жизнь моя разбегом —
Как будто только началась.
Наивность детская, не ты ли
(Да простодушия настрой)
Сквозь слезы резкость наводили
На черный камень под ногой?
Ну что же… камень – только камень;
Его огромнее стократ
Луны спокойной бледный пламень
И звезды в тысячи карат!
Дневные запахи и звуки
Сплетались в гимны красоты,
И солнца дружеские руки
Протягивали мне цветы…
Взбодрясь от Божией улыбки,
Я три перста