Пи-Эм ухмыльнулся и сунул руки в карманы.
– Просто не проси меня потрогать его прямо сейчас, только и всего. Мне надо привыкнуть, – пояснил он свое поведение.
– В таком случае можешь развлечь Бев. Ей досталось выше крыши. Сегодня после обеда должна прийти сиделка, и я не хочу, чтобы до ее прихода Бев пришлось напрягаться.
– Это запросто. – И Пи-Эм фланирующей походкой удалился в гостиную.
– Мы уложим ребеночка спать, – провозгласила Эмма и взялась за краешек одеяла. – Я могу показать тебе, как это делается.
Они стали подниматься по лестнице. Эмма показывала дорогу.
В детской комнате на окнах висели занавески с оборками, а на бледно-голубых стенах играла радуга. Плетеная кроватка для новорожденного была отделана снежно-белым ирландским кружевом с розовыми и голубыми завязками. В уголке, под охраной шестифутового плюшевого медведя, притаилась старомодная коляска. У окна застыло в ожидании антикварное кресло-качалка.
– Он скоро проснется?
– Не знаю. Мне начинает казаться, что новорожденные – существа крайне непредсказуемые. – Брайан присел рядом с нею на корточки. – Мы должны обращаться с ним очень бережно, Эмма. Сама видишь, какой он беспомощный.
– Я не позволю, чтобы с ним случилось что-либо плохое. Никогда! – Положив руку на плечо отца, она стала смотреть, как спит малыш.
Эмма вовсе не была уверена в том, что ей нравится мисс Уоллингсфорд. У молодой сиделки были красивые рыжие волосы и чудесные серые глаза, но она редко позволяла Эмме прикасаться к малышу Даррену. Бев проинтервьюировала несколько дюжин претенденток и остановилась на Алисе. Девушке исполнилось двадцать пять лет, она была из хорошей семьи, обладала приятными манерами и располагала прекрасными рекомендациями.
В первые месяцы после рождения Даррена Бев чувствовала себя настолько слабой, у нее случались столь резкие и неожиданные перепады настроения, что услуги Алисы оказались поистине неоценимыми. Кроме того, с ней как с женщиной можно было запросто поболтать о таких вещах, как прорезывание зубов, кормление грудью, диета. Бев вознамерилась вернуть себе прежнюю стройность фигуры с той же решительностью, с какой хотела стать и хорошей матерью. Брайан постоянно уединялся или с Джонно – записывать песни, или с Питом – договариваться насчет записи очередной пластинки. Ей пришлось в одиночку создавать тот дом и уют, о котором мечтала.
Разумеется, она внимательно слушала его, когда он рассуждал о войне в Азии или расовых беспорядках в Америке, но ее личный мирок вращался вокруг того, достаточно ли тепло светит солнце, чтобы Даррен отправился на прогулку. Она научилась печь хлеб и попробовала себя в вязании, пока Брайан писал песни и выступал против войны и расизма.
По мере того как тело ее обретало прежние формы, уходило и нервное напряжение. Для Бев наступило лучшее время в жизни.