– Не бойся, Джейн, я видела, что это было случайно, ты не будешь наказана.
Этот ласковый голос поразил мое сердце точно кинжал. «Еще минута, – думала я, – и она отвернется от меня с презрением, как от лицемерки». Чувство бешеной злобы против миссис Рид, мистера Брокльхерста и подобных им охватило меня при этой мысли. Я была не Элен Бернс.
– Дайте сюда стул, – проговорил мистер Брокльхерст, указав на высокий стул, с которого только что поднялась одна из старших.
Стул был принесен.
– Поставьте на него эту девочку.
И меня поставили на него, кто – я не знаю. Я была не в состоянии подмечать мелочи. Я оказалась на высоте лица мистера Брокльхерста на расстоянии не более двух футов, подо мною колебались и переливались облака серебристых перьев, оранжевого и темно-красного шелка и белого меха.
Мистер Брокльхерст откашлялся.
– Мисс Темпл, учительницы и дети, вы все видите эту девочку? – обратился он к присутствующим.
Конечно, они все видели меня, их глаза впились в мое пылающее лицо.
– Вы видите: она еще молода, вы замечаете, что она выглядит как обычный ребенок. Господь по милосердию своему дал ей тот же образ, что и всем нам. Ни один признак внешнего уродства не указывает на ее испорченный характер. Кто бы мог подумать, что она – послушное орудие в руках дьявола? И однако, мне больно это сказать, но это так.
Наступила пауза, в продолжение которой я попыталась овладеть своими нервами. Я повторяла себе, что Рубикон перейден и что испытание, которого нельзя избежать, надо перенести с твердостью.
– Мои дорогие дети, – продолжало с пафосом черное каменное изваяние, – на мне лежит тяжелая, грустная обязанность предупредить вас, что эта девочка, которая могла бы быть одной из любимых овец Господа, – отверженная! Вы должны постоянно быть настороже с ней. Остерегайтесь брать с нее пример. Если это необходимо, избегайте ее общества, исключайте ее из ваших игр. Что касается учительниц, – повернулся он к ним, – то вы все должны тщательно наблюдать за ней. Следите за ее действиями, взвешивайте ее слова, исследуйте поступки, наказывайте ее тело, чтобы спасти душу. Если, конечно, такое спасение еще возможно, ибо – мой язык едва решается такое произнести – ибо эта девочка, это дитя, родившееся в христианской стране, хуже маленькой язычницы, которая возносит свои молитвы к Будде и преклоняет колени перед своим божеством. Эта девочка – лгунья!
Снова наступила пауза, продолжавшаяся минут десять. Я между тем вполне овладела собой и теперь заметила, как все три представительницы дома Брокльхерстов вытащили свои носовые платки и поднесли их к глазам. Старшая беспрестанно покачивалась взад и вперед под наплывом горестных чувств, а две младшие прошептали:
– Как ужасно!
Мистер Брокльхерст снова заговорил:
– Все это