На Потайпо стремительно наплывала густая мгла. На Севере Восточной Сибири зимой темнеет рано. Люди возвращались по своим квартирам да избам: одни из контор и ремонтных мастерских, другие с рыбалки и охоты… с пешнями да зачехлёнными карабинами. Не только мужики, но и бабы. Как водиться, в тёплой одежде: в дублёных шубах, на ногах унты или ичиги, в редких случаях, пимы.
Из дома деда Прозорова неслась музыка. Да не какая-нибудь там шлягерная, а самая настоящая. Человеческая. Архип Филиппович с душой, очень азартно и вдохновенно играл на аккордеоне. Гоша задумчиво сидел на топчане с расстегнутым воротом полицейской гимнастёрки и смотрел, куда-то, в потолок. Такая мелодия и классная игра на мощном музыкальном инструменте любого трезвого человека до глубины души достанет, а вот о гражданине, выпившем спиртного, причём, изрядно, и говорить не приходиться. Молодой лейтенант настолько сжился с образом байкальского бродяги, о котором и звучала песня, что невольно у Фролова слёзы наворачивались на глаза.
Временами он пытался подпевать Прозорову, но у представителя правоохранительных органов не всегда это получалось. Слов не знал. Но он старался, тщательно и душевно выводил:
– По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
Ирина лежала у себя в комнатке, на диване, в трико и пыталась читать какую-то книгу. Но сосредоточиться и вникнуть в суть написанного она не могла. Может быть, музыка дедова мешала, а может… и думы её, уже не совсем детские, не давали покоя. Она встала с дивана, села за стол, придвинула к себе портрет матери – и слёзы полились из её глаз. Их, конечно же, не видели ни дед, ни молодой участковый.
Время за чаркой, разговорами и песнями идёт довольно быстро. Скоро на улице совсем стемнело. Редкие прохожие да собаки. Безлюдно. Брёл к себе домой подвыпивший участковый уполномоченный Георгий Свиридович Фролов и не пел, а бормотал, произносил слова известной, многоуважаемой и народной, песни и получалось, почти, в стиле рэп:
– Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берёт.
Мотор подвесной он заводит,
Бродяга почти, что не пьёт…
Шапка у него сбилась на бок. Даже собакам интересно было посмотреть на человека в форме, в таком… особом состоянии. Потому они его и сопровождали до самого дома.
А дед Архип сидел в это время за столом в комнате у Ирины в одиночестве, перебирал, хранящиеся в изодранной папке и пожелтевшие от времени, бумаги. Тут и старые фотографии, и письма, и копии каких-то давно уже никому не нужных документов… Разглядывал их, иногда вздыхал. Он был в больших роговых очках. Зрение уже не то, что в молодости. Они-то и помогали уходить старику в прошлое, погружаться в натруженную память.
Его расторопная внучка заканчивала убирать со стола и мыть посуду.
Потом