плечо самым аккуратным образом, с живым интересом, который время от времени сменялся холодящим душу страхом, направились к деревянной веранде для встреч –
сале (sālā), – для того, чтобы выразить своё почтение Аджану Ману. Передвигаясь на коленях между двух рядов местных монахов в сторону места, где сидел великий мастер, Аджан Чаа наконец приблизился вплотную к пожилому человеку, чья фигура излучала твёрдую, как алмаз, уверенность и непоколебимость. Дальнейшую картину несложно представить: немигающий взгляд Аджана Мана, пронизывающий Аджана Чаа, пока тот делает традиционные три простирания и затем ретируется на безопасное расстояние, чтобы занять своё место в ряду других монахов. Большинство монахов сидят с закрытыми глазами, погрузившись в состояние медитации. Расположившись чуть позади Аджана Мана, один из монахов размеренными движениями отгоняет от учителя комаров. Теперь у Аджана Чаа есть время внимательней рассмотреть мастера, и он замечает, что через ткань накидки проступает острая ключица, обтянутая бледной кожей, что тонкие губы учителя окрасились в красный цвет от сока бетеля и то, как всё это контрастирует с его необычной аурой великого мастера. Как заведено с давних времён среди буддийских монахов, Аджан Ман прежде всего интересуется у вновь прибывших, как долго они носят монашеские одежды, в каких монастырях они практиковали, а также о подробностях их путешествия. Остались ли у них какие-либо сомнения по поводу практики? Аджан Чаа набирает воздуха в лёгкие… Да, у него есть сомнения. Он с большим энтузиазмом изучал тексты
винаи, но в конце концов пришёл в состояние уныния, поскольку описание монашеской дисциплины слишком пространно, чтобы представлять практическую ценность, и в какой-то момент начинает казаться, что следовать каждому отдельному правилу просто невозможно. Так каких же придерживаться принципов? Аджан Ман советует ему принять в качестве основных ориентиров поведения «двух часовых мира» –
хири (чувство стыда) и
оттаппа (разумный страх последствий совершённого). «Если сможешь сохранять две эти добродетели, – говорит он, – всё остальное приложится». Затем он даёт наставление по трёхчастной практике –
шила [6], самадхи [7] и
паннья, – четырём путям к успеху и пяти духовным силам. Его глаза полузакрыты, а речь становится тем увереннее и быстрее, чем глубже он погружается в тему учения. Это напоминает то, как в автомобиле переключают передачи, набирая скорость. С непоколебимой уверенностью он описывает «то, чем всё является на самом деле», и путь к освобождению. Аджан Чаа и его товарищи просто очарованы этим мастером. Позже Аджан Чаа скажет, что, хотя он очень устал в тот день с дороги, слушая учение Дхаммы Аджана Мана, он почувствовал, что всю его усталость как рукой сняло. Его ум стал ясным и умиротворённым, и ему показалось, что он как будто поднимается в воздух прямо на том месте, где сидит. Было уже далеко за полночь, когда мастер закончил учение и Аджан Чаа вернулся под свой зонт, взволнованный новыми впечатлениями.
Вечером
