– Звери расплодились?
– Или какой-то свой цикл. Демография животных – штука сложная.
– Надо же, – усмехнулся охотник, – дети какие пошли. Лучше меня знают, что было в Главохоте.
– Это я к вступительным экзаменам готовился.
– И на кого ты будешь поступать? Неужели будущий зоолог?
– Этолог, если быть точным.
– Этолог – это кто?
– Зоопсихолог. Изучает поведение животных. Их характер, повадки, воспитание, формирование, инстинкты, рефлексы…
– Надо же, какие науки есть. И, судя по поезду, – охотник оглянулся по сторонам, – поступать ты будешь в Питер?.
– Разве в Питере учат, – отмахнулся будущий натуралист, – Там ни этологии, ни ветеринарии. Энтомологи есть, этого не отнять, но с животным миром там послабее. Вот в Москве школа хорошая, но они там на биоинформатике повернулись. А этология, за какую не стыдно, есть только в Кинополе.
– В Кинополе? Биология? Да тут футбола нормального нет!
– Естественно, что нет! Все футболисты ушли в биологию.
Отсюда, с третьего этажа Южного Вокзала, Кинополь казался почти бесконечным.
Даже не верилось, что он будет жить в таком большом и замечательном городе. Уже привокзальная площадь казалось ему небольшим музеем. Высокие, ещё сталинского ампира дома с полукруглыми окнами и выступающими колоннами, трамвай, зазвеневший прямо под ногами, пёстрые рекламные щиты – всё казалось невероятно красивым.
– Давно ждешь?
– Нет, минуты две-три.
Александр Волченя обернулся и кивнул, сдержанно улыбаясь и по-прежнему не выпуская из рук книгу Любищева.
Волченя немного боялся, что дядя его просто не найдёт – ведь прошло уже пять лет – и всё равно просил встретиться не на перроне, а возле огромного круглого окна, немного похожего на окно-розу готического собора. Будущий студент хотел получше разглядеть город, в котором ему предстояло учиться.
– Можно, я тоже буду тебя Лаксом называть. Сестра постоянно так говорит, так что я не представляю тебя под другим именем.
– Да, конечно. Меня все так зовут.
Дома, в Оксиринске, его называли Лаксом и мать, и одноклассники, и даже некоторые учителя. Новое имя приклеилось где-то в младшей школе. Уже тогда его почерк был таким неразборчивым, что ему прочили карьеру врача или программиста. Когда маленький Волченя подписывал тетради, первое «А» в слове «Александр» так и норовило склеиться с «л», а «е», в свою очередь, было неотличимо от «а». Учителя, привыкшие к латышским словоформам и западно-полесскому самосознанию, думали, что это имя и так и читали – «Лаксандр Волченя». Позже одноклассники урезали это до «Лакса».
Волченя не возражал и решил, что при случае даст это имя какому-нибудь новооткрытому виду.
– Насмотрелся?
– Да. У вас замечательный город.
– Если