Аля, проведшая полтора месяца на деревенском воздухе, в горах, на молоке и твороге, окрепла, и губительный процесс в легких стремительно пошел на убыль, оставив, однако, в душе Марины, вечную, подсознательную тревогу, необъяснимый почти страх при малейшем недомогании ее, Али, а потом и маленького сына, Мура – Георгия. С тех пор неукоснительной традицией семьи стало выезжать летом на отдых: в горы, на морское побережье, в деревенскую глушь, куда угодно, хотя бы на две недели, хотя бы и на последние гроши!
На эти же последние гроши вечной их: вшенорской, парижской, а потом, и снова – московской, нищеты покупались для детей котлеты, мясо, молоко, творог, яйца, фрукты..
«Дом на песке». Пражский «костер сердца». Ловушка или истинная любовь?
Прага в двадцатые годы двадцатого века «Злата улочка».
…И как то меркнет, гаснет, тускнеет во всей этой властной, неудержимой Марининой тревоге, суете и хлопотах о здоровье дочери, в потоке ее отчаянных, нежных, вопросительных писем к знакомым, у которых Аля жила в деревне, весь пыл ее трехмесячного романа с К. Б. Родзевичем, о котором так неумолчно и взахлеб пишут до сих пор все маститые исследователи творчества Цветаевой, вот уже многие и многие годы! Он, несомненно, был значим, этот роман. Для пути Цветаевой. Для ее души. Для творчества. Не спорю.
Но вот одиннадцатилетняя Аля почти ничего не знала о нем. Он ее никак не коснулся. Даже крылом не задел. Мучительно переживавшая драму собственного, несостоявшегося, «чисто женского», быть может, счастья – хотя – в чем оно, и возможно ли вообще для Женщины такого масштаба, какою была Цветаева? – Марина оберегала дочь, и, воспитанная в традиции достоинства и уважения к любым чувствам родителей, Аля – не расспрашивала…
По вечному благородству своему, много позже, она даже постаралась придать в своих воспоминаниях весьма банальному и заурядному облику возлюбленного матери и друга отца – обычному до тошноты и довольно эгоистичному – слишком романтизированные, героически благородные черты.
Аля, в своих воспоминаниях, тактично касаясь этого трагического эпизода биографии Марины, никоим образом не пытается судить или оправдывать мать, считая, что та, как Гений, как Бетховен, например, имела право на все, в том числе, и – на ошибку сердца.. Но, быть может, Марина ее и не совершала, эту ошибку, сразу, вещим прозрением вещей Души Поэта уяснив для себя человеческую суть Родзевича? Кто может знать и понять всю остроту