Уже у выхода начвзвода обернулся к оставшимся.
– В случае чего, повторной эвакуации не предпринимать. Действовать по обстоятельствам. Шапинский главный. Разумнее всего переждать и под покровом темноты пытаться пробираться назад, в сторону блокпоста.
И дверь захлопнулась. Шапинский замер с приоткрытым ртом и пачкой карт наперевес. Сотник сплюнул свою неразменную спичку.
Потекли минуты тишины весом с час каждая.
Внезапно подал голос Гайдук:
– З-ъачем во взводе баба, которая «не сможет»?
Говоривший заикался. Необычный, неровный дефект, часто едва заметный. Заикание может казаться смешным, это был не тот случай. Звучало криво, но точно. Все промолчали, пряча взгляд.
Гайдук, напротив, настойчиво разглядывал меня в упор, как новую. Меня подмывало ответить, что я, как и он, недоумевала бы по этому поводу. Сама-то я как раз собака. И мне его сомнения близки и понятны. Женщина, в отличие от меня и подобных мне животных, дезорганизует толпу. Но тонкое мироустройство Гайдука не перенесло бы моей откровенности
– Сыграем? – предложила я. – Я говорю тебе, что я полезного могу. Ты – что ты. Поехали. Я стреляю.
– Все стреляют. И я стреляю.
– Не пойдет. Ты говори следующее, чтобы не повторяться. Я стреляю – ты поешь йодлем.
– Не понял.
– Ну, или картошку чистишь без потерь для армии и флота.
– Заткни хы-хлебальник, крошка.
– Я – крошка, бросок которой двадцать километров в снаряге – в границах четырех часов. А твой?
– Отвали, сказал.
– Итого, выходит, если ты влипнешь, я найду, что предпринять. По крайней мере, попытаюсь, хоть и не хотелось бы. А ты?
Он отвернулся, чтобы не видеть моего лица. Разговора нашего никто не слышал, и он не стал мне лгать.
Я дернула задвижку секундой раньше, чем раздался условный стук. Котов, серый лицом, прямо у входа сбросил с плеча три автомата. Стволы прогрохотали по доскам. Ни на кого не глядя, прошел в слепой отводок подвала. Рухнул неподвижно.
Не отрываясь, я смотрела на ощерившийся комок стали и пластика. Лишь теперь все стало очевидным.
Ушаков собрал нас у бочки под керосиновой лампой.
– Рядовые Галушко, Корсак и Коротков погибли. Их могила – под кусками асфальта у обочины дороги, на карте отмечена крестом…
Мы все знали об этом, только не пускали эту мысль в зону превращения в слова. Погибли. Известие повторно прибило нас к земле. Все понимали: те трое там и мы здесь – все одно. Случайные полшага в сторону на уступе, и список живых и мертвых мог измениться непредсказуемо.
– …признаков присутствия неприятеля мы не нашли. Специально не светились, зашли нашим гостям в спину. Пусто. Сырая