Задумавшись об этом, я невольно ослабил внимание. В поле моего слуха отрывочно попал разговор Хозяина Луны и девушки-инженера. Она до сих пор не ложилась спать и казалась полностью поглощенной разговором с демоном. Когда я посмотрел в их сторону, она как раз говорила:
– И что же, она все эти годы так и будет? Ждать его?
– Конечно, – произнёс Хозяин Луны тоном, который явствовал, что демон доволен собой и эффектом своего рассказа, – он же суждён ей. Навсегда.
– Я не смогла бы так. Сотни лет! И тем более, – по тону я легко заметил, как девушка покраснела, – его братья рядом. Они красивые?
Инженер шагала в ботинках чуть правее меня. Я без труда определил, что механику ботинок перенастроили так, чтобы требовать от оператора минимум усилий. Только находиться в них.
Хозяин Луны стоял на том же механизме, на месте ассистирующего механика. Балансировал без видимых усилий.
– Мне сложно судить о внешней красоте, – скромно отозвался он на восторженный тон своей слушательницы, – она – лишь отражение вкуса времени. Сегодня красив один, завтра – другой. Время стирает критерии, по которым оцениваешь внешность. Остаётся только функциональность. А его братья, они… несчастные. Кто влюбится в несчастных мастеров?
– Ну… любовь ведь и нужна затем, чтобы унять чужую боль, преобразить… Мне всегда казалось, что любовь придумал какой-то гениальный скульптор. Потому что она так сильно преображает…
Я вмешался:
– Расход воды при данных настойках механизма чрезмерен.
– Не переживай, бедолага, – бросил мне демон. Я знал о том, как краснеет легкая на румянец его собеседница. Чувствовал, как улыбается он сам. Я привык достраивать в голове работу мускулатуры лица по интонациям голоса. Это весьма полезное упражнение, которое многие операторы оставляли при себе с ученических времён на всю жизнь. Вслух я произнёс:
– Это – зона моей ответственности.
– Да, а зона моей – наш маршрут. Мы сделаем привал у воды через четверть часа.
– Объяснитесь.
– Что, прости? – переспросил он, имитируя холодность в соответствии с тем, как того требовали нормы стандартного социального взаимодействия в данной ситуации. Он врал в каждом слове. Я врал в каждом слове. Я – потому, что в действительности представлял собой бессловесный механизм, лишенный врождённого для прочих механоидов чутья на искренние эмоции. Он – почему? Мне не следовало над этим задумываться. Но, тем не менее, я перебирал в голове варианты. Остановился на самом очевидном. И начал перебирать снова. Вслух произнёс следующую реплику в пьесе:
– Вы настояли на беспрерывном движении. И при этом требуете остановки через неполные сутки.
– Да, – согласился