И сердце дымит,
как обугленный храм Артемиды…
Первая любовь
Мне – где-то десять. Я лежу
На низкой скомканной подушке.
А в комнате темно и душно.
Я молча в потолок гляжу.
На нем угрюмый рой теней,
Как свалка чудищ, копошится,
А мне с чего-то так паршиво,
И все вокруг – темней, темней…
Я тщетно силюсь уловить
Ход скользких, как лягушки, мыслей,
А в звуках слов – потоки смыслов,
Что мчат со скоростью лавин…
И слово «жизнь» меня пьянит,
Как непрочитанная книга,
И легкое дыханье мига
В момент твердеет, как гранит…
Твердя себе: «Любовь, судьба…» —
Робею: «Как порой смешон я!»
И свой неясный мир смущенно
Скрываю даже от себя.
Но все всплывает в скором сне:
Заката пьяная безбрежность,
Небес томительная нежность,
Подруга в розовом окне…
(Я допустил одну небрежность:
Ты – больше чем подруга мне.)
Сдаюсь, сдаюсь! Прости меня,
Мое трепещущее сердце!
Играй свое живое скерцо,
Меня куда-то ввысь маня…
Мне – где-то десять. И душа
Все норовит вспорхнуть украдкой…
Меня ты мучишь, жизнь! Но как ты
Невыносимо хороша!
Иногда я звоню Богу
Иногда я звоню Богу.
Снимаю трубку еще советского телефона с диском
И просто делюсь с ним всей болью.
Порою с каким-то упоением садистским
Рассказываю обо всем, что мучит, терзает и не дает покоя.
О том невеже, что на днях отдавил ногу в маршрутке,
О пробках, угрюмых лицах прохожих, об очередном проколе
На новой работе, и вообще, о том, что не смешны твои, Боже, шутки.
Он молча все выслушивает, как терпеливый психолог,
Потом устало вздыхает, будто хочет сказать, что я, мол, не первый.
А я весь такой нервозный, вихрастый, как Сэлинджеровский Холден,
И еще выдаю ему свои нелепые перлы.
Наконец, ощутив, что молчать, наверно, неловко,
Он бросает коротко: «Разберемся». Я оттаиваю понемногу.
А, в сущности, не нужны ни мыло и ни веревка.
Просто, если совсем паршиво, иногда я звоню Богу.
«Ах, как я часто скороспело…»
Ах, как я часто скороспело
Писал, держа безумный ритм,
И со сноровкой скорострела
Строчил, заправив ленту рифм…
При всей громадности разброса
Лишь пара строк попала в цель,
И легковесность, как барбоса,
Смеясь, взяла меня на цепь.
Велик соблазн в объятьях формы
Писать, не ведая препон,
Давать себе извечно фору
И приговаривать притом:
«На злобу дня – и так годится…
Зазря