…«Марина! Сколько можно сидеть! Уже десятый час, неужели так трудно запомнить глаголы? Ужин на столе, я тебе в творог яблочко потёрла, что ты морщишься? не хочешь с яблоком, сделаю с морковкой» (полчаса у телевизора с тарелкой ненавистного творога в руках, полтарелки тайком спускается в унитаз – в ведро для мусора нельзя, увидят и отругают), «в десять чтоб была в постели, если утром не встанешь, телевизора больше не будет».
И тут ей невероятно повезло (или невероятно не повезло, вопрос спорный) – она умудрилась неудачно сломать ключицу, так выразился врач, шутник, как будто можно сломать плечо удачно… – «Ааа-аа, не надо! Больно!» – «Придётся потерпеть. Я должен поставить на место кость. Это будет недолго, ещё чуть-чуть и всё» – врал хитрый врач и мял безжалостными пальцами горящее адской болью плечо, словно ему нравилось причинять боль. Маринэ пищала бесконечное «аа-а, не надо, ааа-аа!», мать делала строгие глаза: «Марина! Не устраивай здесь концерт. Тебя же учили падать… Ты даже этому не научилась! Хнычешь как маленькая и мешаешь врачу работать» – «Она мне не мешает, пусть поёт, если ей так легче» – заступался за неё врач. Маринэ молча кусала губы и ненавидела обоих.
На плечо наложили гипсовую повязку, и для Маринэ наступили внеплановые каникулы. Плечо под гипсом дёргало и жгло, температура понималась до тридцати девяти. Через неделю боль притупилась, стала привычной. Маринэ целыми днями валялась в кресле с книжкой (в куклы она перестала играть, когда к конькам добавилось плавание) перед включенным телевизором и смотрела все программы и фильмы подряд. Маринина мама ходила кругами вокруг кресла, в котором бездельничала дочь, и строила грандиозные планы.
– Ничего, это ненадолго, вот снимут гипс, и будешь кататься. Прыгать, конечно, какое-то время не будешь, а кататься можно, потихоньку.
– Не буду, – откликалась с кресла Маринэ.
– Так и я говорю, прыгать не будешь, – покладисто соглашалась мать.
– Je ne vais jamais sur la glase. Et sile porte – deuxiemepause de bras, maintenantje sais comment le faire (франц.: «Я никогда не выйду на лёд. А если заставите, сломаю второе плечо. Теперь знаю, как это делается») – ледяным голосом отчеканила Маринэ.
(«Волю взяла с матерью разговаривать! Перевести не соизволила, мерзавка, понимай как хочешь. Двенадцать лет, переходный возраст, вот и выламывается. Будет кататься как миленькая»).
– Марина, откуда этот тон? Можно подумать, что ты разговариваешь с одноклассницей. Ремня давно не получала? Смотрю, ты по нему соскучилась. Будешь кататься как миленькая!
Мамин голос крепчал, как ветер в шторм, Маринэ опускала глаза и утыкалась носом в книжку. Неожиданным её союзником оказалась тренер Алла Игоревна, которая понимала, что в Маринином «неудачном» падении виновата она, на тренировке загнала девчонку, не давала отдыхать, а после падения с двойного