И, отвечая, улыбнулся.
Но теперь, как в песне Высоцкого, «беда на вечный срок поселилася».
Что-то давило и не давало покоя. Где-то в районе солнечного сплетения камнем лежало нечто неуловимое. Окружающие замечали беспокойство Руслана. Но, причины он и сам не понимал. Позже, все прояснилось.
– Руслан, сынок, – он с трудом узнавал голос алкиной мамы, – если можешь, приезжай…
И в тот же миг ему стало легко и пусто – груз свалился. Душа теперь не болела, но и нужна не была.
Все было сном – пустым и отвратительным. Его значение было понятно Руслану теперь и навсегда. Он вспомнил, как они, дурачась, давали друг другу обет верности. Это было в Алабино, на развалинах старого храма. Туда они ездили, помогая искать людям погибших в сорок первом родственников.
Руслан стоял и не понимал, что он здесь делает.
– Русь, – Кирилл осторожно тронул его за плечо.
Очнувшись, Руслан зачем-то снял с шеи крест и повесил его на только что вкопанный. Потом еле слышно сказал: «Навсегда?». И память ответила ему:
«Всегда… Всегда…»
«Мёд»
Памяти Гаврилина Михаила Ивановича….
«Кирпичики»
– Мишка, дуй домой! Батя твой за «кирпичики» взялся!!!
Мишка пулей рванул домой. Если батька добрался до «кирпичиков», то, хана! Спасайся, кто может! А дома мамка с сестрами. Мишка бежал, что есть духу. «Только бы успеть, только бы успеть», – думал он. На бегу отворяя калитку, парень немного успокоился. Из открытых окон неслось:
Началась война буржуазная,
Озлобился рабочий народ.
И по винтикам, по кирпичикам
Растащили кирпичный завод…
Мишка влетел в хату. Отец сидел посреди хаты с баяном в руках и рвал меха. Парень огляделся. Мамки и сестер не видать. Вздохнув с явным облегчением, он подошел к отцу.
– Бать, дай баян….Устал поди… Хочешь, я спою? А ты, приляг, приляг…
Отец, стеклянным глазом смерив мальчика с головы до ног, хотел что-то крикнуть, но, прохрипев невнятную фразу, сделал шаг и упал ничком на кровать. Мишка вздохнул, помог отцу устроиться и вышел во двор.
– Ну, как, сынок? Угомонился? – мать, вытирая слезы, вопрошающим взглядом смотрела на Мишку. Сестры прижимались к матери и, дрожа то ли от холода, то ли от страха, тоже смотрели на Мишку, как на икону.
– Все, мама… Спит он… Идите в хату… Застудите малых…
– Ой, сыночек мой… Сгинем, сгинем мы без тебя…, – мать прижалась к сыну и зарыдала…
На дворе гудело лето сорок первого. Спасителю-Мишке шел десятый год.
«Переправа»
Гудериан уже приготовился праздновать победу. В своем плане он не сомневался. Только, по ходу, зря он намылил свои лыжи. Лыжня, как выяснилось, была для него не по зубам.
Тула готовилась