Весной, когда стаял снег и прогрелась земля, отец приходил к Ольге с Юлей, кивком приветствовал тётю Зину. Ему очень хотелось что-то делать в их огороде, быть полезным, и земля неотступно тянула. Вскопал несколько грядок, благо земля была рыхлая, лёгкая. А потом однажды принёс пакетик с семенами и затеял сажать огурцы.
Как-то в июне Ольга вышла с утра на крыльцо и застыла. Между рядков бурно разросшейся клубники и дружных всходов морковки зияла спекшейся коркой ровная проплешина со съёжившимися иссохшими бывшими саженцами огурцов. Словно солнце дохнуло на их рахитичные трёхлистные фигурки, превратив до срока в гербарий. Рука не поднялась вынуть из земли. Только слёзы застревали в горле, когда невзначай выхватывал их взгляд. Вскоре отец сам увидел, растерянно скользнул глазами на дочь… Неживой не может дать жизнь.
Эти спекшиеся от жары всходы Ольга видела ещё однажды, спустя годы…
Навсегда запомнился Ольге тот последний вечер, когда она видела отца. Очень худой, он лежал под одеялом и, несмотря на июльскую духоту, растирал одной другую свои холодные руки. Ольга присела рядом и тоже принялась растирать. На широкой кости запястья был замкнут металлический наборный ремешок часов. Мама потом рассказывала, что до своей последней минуты отец часто взглядывал на часы. И ещё как обычно смотрел по телевизору новости. Словно знал своё оставшееся время и стремился до последнего быть в курсе происходящего в мире, который он готовился покинуть. Ночью у него опять открылось горловое кровотечение, бросились за льдом, но последним жестом Олег отстранил его, захрипел и затих.
Когда следующим утром Ольга пришла, её встретил пустой продавленный диван. Вечером, уложив Юлю, Ольга хотела ещё раз забежать к отцу, но внезапная тягучая дремота навалилась на неё и прижала к кровати до утра. Каждый вечер перед сном она молилась и просила продлить отцу дни. В этот раз кто-то неведомый заставил её произнести мысленно: «Я отпускаю…»
А ещё помнился его последний день рождения. Грустный, без Маришки, Лили и Павла. Мама сказала обмолвкой: «Пятьдесят два». Отец замахал рукой, отрицая. В самом деле ему исполнилось пятьдесят один. И в тот миг Ольга отчетливо осознала, что пятьдесят два уже не будет. Через две недели, в тот же самый жаркий июль, он и умер.
Помнились его забавные шутки-прибаутки из детства, с которыми нянчил и собирал гулять крошечную Маришку. А вот внучка Юля запомнила деда уже больным и безгласным. Невыносимые боли донимали его, дважды в сутки приезжала «скорая» – кололи сильное обезболивающее.
Перед операцией, когда ещё не отняли голос, только брали пробы и лечили капельницами, – на выходные отпускали домой. Однажды поехала