– Там наверху чище, – сказал он и потянул меня к полуразрушенной лестнице.
Я испугалась и попробовала вырвать руку. Но сильная рука взрослого парня крепко, как капканом, сжала мое запястье. Он дернул меня так сильно, что я упала и больно стукнулась коленом.
– Ты что? Дурак! – крикнула я, но увидев его лицо и его глаза, обомлела.
На меня глядел злой кошачий прищур зеленых глаз на бледном перекошенном лице с дрожащими губами полуоткрытого рта.
Меня охватила паника. Я хотела закричать, но страх сдавил мне горло и крика не получилось
– Цыц! Попробуй только пикнуть! Убью! – и твердая рука зажала мне рот.
А когда я почувствовала подол платья на голове и шершавые, словно кора дерева, пальцы у себя в трусах, я отчаянно не то закричала, не то подумала: «Нхо-а-э! Нхо-а-э!!»
12
Семен в этот вечер не торопился домой. Усталость, накопившаяся за многие годы ненормированной работы, почему-то именно сегодня дала о себе знать вдруг навалившейся, словно гора на плечи, депрессией. Но будучи человеком от природы оптимистичным и доброжелательным, Семен решил прогуляться, чтобы весенний ветерок развеял непрошенную тоску и помог снова увидеть в его, Семена, жизни нечто пусть не прекрасное, но приятное.
Он шел по улице, переводя взгляд с молодой свежей травы на газонах на зеленые, напоминающие звериные лапки листья каштанов, стараясь избавиться от навязчивых безрадостных мыслей.
Собственно, а чему радоваться? Тому, что жизнь напоминает бег по заколдованному кругу – весна, лето, осень, зима, весна…
Сколько их, таких кругов, было? Сорок? Сорок …
Уже сорок.... А ничего значительного, по-настоящему
ценного, ни-че-го!
Дети… дети? Ну и что? Какая в этом особенная заслуга? Дети есть у всех, или почти у всех. Разве только в этом миссия человеческая: воспроизвести себе подобных? Да какая миссия, Семен?! Какая у тебя может быть миссия? У обыкновенного маленького серого еврея? Семен! Семен, Семен…
А чего ж тебе надо? Чего тебе неймется? Посмотри вокруг – все живут так! Вон твой начальник Гольдман, не скажешь, что придурок, похоже, всем доволен. Огорчение у него вызывает только мысль, что какой-нибудь прощелыга может подвинуть его с тепленького насиженного места. А это очень может быть. Еврей у руководства – это, мягко говоря, подозрительно! Хе-хе… если ты еврей, то сиди и не высовывайся, а то засунут глубже, чем сидишь! Так что в этом смысле мне повезло больше, чем Гольдману… я сижу глубже некуда… ой, Семен! Ну что ты, в самом деле? Что тебя, в конце концов, не устраивает? То, что в твоей жизни все очевидно и предсказуемо? Так может, это счастье? Завтра будет то же, что и сегодня, а послезавтра, то же, что и завтра… если, конечно, мир не перевернется… Держи хвост пистолетом, а нос по ветру!
Семен часто мысленно разговаривал сам с собой, иногда он не замечал, как начинал произносить свои мысли вслух, и если кто-нибудь оказывался рядом и становился свидетелем его размышлений, Семен смущался и отшучивался: «Люблю поговорить с умным человеком!»
Он настойчиво пытался убедить себя в том,