перед другом свои детские души. Лора не привыкла быть центром внимания и не стремилась его завоевать, всецело посвящая себя работе и общению с новыми людьми. Сверстники тянулись к ней, проявляя доверие и, как признавались многие, чувствовали какую-то легкость. С детства Лора знала ценность дружбы и научилась отличать искренность от фальши. Она тщательно выбирала друзей и долгое время не могла сблизиться с новым человеком. В детстве старалась не вступать ни в какие заговоры и никогда не заводила дружбу ради выгоды. Часто, оставаясь вечерами одна, она задавала себе вопрос, что мешает ей идти вперед. Да, у нее не было излишней самоуверенности, которая позволяет другим идти напролом, добиваясь своей цели. Она сомневалась во всем: в своем голосе, что казался ей слишком звучным и сильным, особенно если речь шла о публичных выступлениях. Уже находясь на трибуне, чувствовала, как все больше и больше людей обращают к ней свои взгляды. Руки становились влажными, лицо немело, краснело, голос дрожал и срывался. В такие минуты она не чувствовала себя самой собой. Она уговаривала себя, мысленно пыталась доказать важность происходящего, но вместо этого, еще больше терялась. Руки не слушались, шумно перелистывая страницы, взгляд блуждал по залу, она никак не могла взять себя в руки. Это удавалось лишь к середине выступления, чем она была очень расстроена и после долго корила себя за эту неспособность владеть собой. Лора не ходила в караоке, не танцевала. Она видела вокруг других, у кого петь и танцевать получалось гораздо лучше, отчего она казалась еще более зажатой. К окончанию учебы комплексов накопилось столько, что она не знала, как жить дальше. Лора терпеть не могла свою внешность. В школе ее часто обижали, ей казалось, что ее уши слишком большие. По коридору она шла, настороженно прислушиваясь к окрику, зная, что за этот недостаток не только старшеклассники, но и товарищи по классу оскорбляли ее, придумывая обидные прозвища. Они подставляли подножку и Лоре не оставалось ничего, как оправдываться за свою неловкость, обманывать мать и говорить, что она упала сама, вынуждена была наскоро застирывать единственное школьное платье. Она придумала носить каре и волосы, окутывая голову и игриво завиваясь в колечки, скрывали ее страшный секрет. Ей не нравились ее глаза, они казались слишком большими и круглыми. Те, кому не нравилась ее бледность, обзывали ее «костлявой смертью» и она привыкла к этому прозвищу. Комплексов было столько, что она чувствовала, как они давлеют над ней, подчиняют и мешают ей жить. С молодыми людьми приходилось вести себя крайне осмотрительно. Никто не должен был догадаться и раскрыть ее недостатки. Легкая хромота, доставшаяся ей, как напоминание о далекой катастрофе, была еще одной непреодолимой преградой. Она не могла носить высокие каблуки. Тонкие лодыжки выглядели нелепо, казались еще тоньше. Худые руки, тонкие бледные пальцы – все мешало и каждый день снова и снова напоминало о себе.
