Только тогда она вспомнила, что у нее нет дров, и почувствовала себя полной дурой. Ее даже испугало то, что она, похоже, утратила способность предвидеть последовательность даже самых простых своих действий. А уж при мысли о том, сколько усилий ей потребуется, чтобы найти топливо и принести его к шатру, у нее и вовсе полились слезы. Впрочем, плакать было бессмысленно, так что через несколько минут она заставила себя успокоиться, снова накинуть одеяло из козьих шкур и отправиться на поиски дров.
Деревьев на острове не было, и потому ей удалось собрать лишь охапку сухих веток кустарника. Она как раз тащила драгоценное топливо к шатру, когда заметила на море какое-то движение и остановилась. Вскоре она увидела, как из воды вылетели два дельфина, сделали в воздухе сальто, нырнули и снова взлетели в воздух – казалось, они катаются на ободе какого-то огромного невидимого колеса. Дельфины были так прекрасны, что у нее екнуло сердце; они были похожи на длинные гладкие серебристые бутыли или на бескрылых серых птиц.
Дельфины словно насмехались над ней, не умеющей плавать. Она бы сразу погибла там, в волнах морских, которые они разрезали с такой легкостью, совершая путешествия в десятки царств и возвращаясь обратно. На мгновение ее охватила мечта о том, чтобы стать такой же свободной, как эти дельфины, но она быстро поняла, как мало толку было бы ей от этой свободы. В Афинах она никому не нужна. Домой ей тоже возврата нет. Так что здесь, пожалуй, не хуже, чем где бы то ни было еще.
Дельфины уплыли, и она, поднявшись с охапкой топлива к шатру, опустила собранные ветки на старое кострище и выложила вокруг будущего костерка небольшой кружок из камней, подражая своим похитителям. Затем она взяла два «удачных» камня, положила рядом комок выщипанных ниток и принялась высекать огонь.
Но у нее ничего не получалось. Ей удавалось высечь искру максимум один раз на двадцать ударов, но поджечь этой искрой кучку корпии не получалось никак. Она ударяла камнем о камень сто раз, двести, триста… Руки у нее покрылись кровавыми ссадинами, мышцы заныли от усталости, но корпия загораться не желала.
Она слишком устала, чтобы продолжать бодрствовать, но странная тревога не давала ей уснуть, и она словно плавала между двумя состояниями, сном и бодрствованием, то невольно касаясь края очередного кошмара, то как бы отползая от него, но волоча за собой ощущение непонятного безымянного страха, и в результате окончательно просыпалась. В краткие мгновения кошмарного забытья ей чудилось, что она то упала за борт судна, то бежит вверх по бесконечному каменистому склону,