И я не имею слов описать, до какой степени мне этого недостает. Как этого хочется.
Актер какой-то голливудский, игравший роль объявившего голодовку арестанта и ради этого реально похудевший до скелета, сказал в интервью по этому поводу: «Когда ты перестаешь есть, твое сознание меняется». Как я согласен с тобой, чувак! Я конечно, как уже было сказано, не перестал есть – я просто сижу на очень, очень строгой диете. Но этого достаточно, чтобы сознание изменилось.
Как ему, сознанию, не измениться, если ходишь по миру с постоянной мыслью «чего бы сожрать»? Если каждое новое лицо воспринимаешь через неистребимый голод? Когда смотришь человеку при знакомстве первым делом не в глаза, а на артерию на шее. Когда слышишь не голоса, а шум крови, которую сердце толчками гоняет по сосудам. Чужой крови. Недоступной. Запретной. И вкусной, наверное, ужасно.
Не может не измениться сознание в такой ситуации, вот что. И я стараюсь, конечно, не жаловаться. Это нелепо, потому что не убивать – мое решение. Мне ведь никто не запрещает, в сущности, убивать – осторожно. Семья всегда готова помочь замести следы, если уж случается неприятность. Я сам не хочу давать себе волю и превращаться в монстра из трешевого фильма ужасов.
Я не жалуюсь, нет. Но очень боюсь. Даже не того, что сорвусь, – не могу я этого бояться, потому что, во-первых, все-таки контролировать себя можно. Во-вторых, потому что какая-та часть меня сорваться хочет, и находит это совершенно естественным, а реакция на такие мысли – это уже не страх, а что-то другое. Может, отвращение к себе? В-третьих, я не боюсь сорваться потому, что, в широком смысле, это все равно как, сидя на овощной диете, бояться съесть гамбургер. Обидно, конечно, и нехорошо, потому что типа принципам изменил, но не страшно. Эй, я ЗНАЮ, что люди не гамбургеры, отдаю себе отчет, – но нужна же мне метафора, нет? Короче, я боюсь другого. Того, что в какой-то момент мое сознание изменится совсем. Что жажда, которая сопровождает меня постоянно, станет для меня важнее всего. Заслонит то, что всегда было для меня на первом месте. Заставит меньше любить женщину, встреча с которой, собственно, и привела меня к нынешнему моему состоянию. И тогда я начну грубить ей, винить ее в том, к чему она не имела отношения, и наша общая вечность превратиться в ад. В проклятье – которым, собственно, вся семья наше состояние и называет. Пусть не всегда вслух.
Я стал вампиром только потому, что люблю Марину. Только из-за нее, из-за своего упрямого чувства к ней я принимал решения и совершал поступки, которые заставили