Во сне нарушение законов физики не воспринимается как что-то невероятное. Во сне свои законы физики и более того, во сне я понимаю, что те законы физики, что действуют в другой моей реальности на самом деле невероятны и противоестественны и вот я уже уверен, что тот мир, где кролики не летают и есть сон. Просто часто повторяющийся сон. Из раза в раз.
Нет, я сейчас не сплю. Таких снов не бывает
Вагон качает, потряхивает, иногда весьма ощутимо, но он несётся в составе этого поезда. Несётся куда-то вдаль. Ребята притихли. Может задумались о чём-то, может просто расслабились. Я сам сижу погрузившись в свои тяжёлые мысли относительно своего психического состояния. Моё утреннее счастливое самоощущение теперь вызывает во мне такую же тревогу как и прочие домыслы и непонимание. Я был счастлив, думаю лишь потому, что забыл то, что должно было меня огорчать. Сейчас я хочу, стараюсь, из кожи вон лезу, что бы всё вспомнить, но принесёт ли мне это покой? Быть может смириться и жить одним днём, одним мгновением и этим быть счастливым? Да, так я выбьюсь из нормы, стану непохожим на других, но если я об этом не буду помнить то и пусть. Чего тогда бояться? Всё это хорошо, но сейчас у меня есть одно препятствие на пути даже к этому счастью идиота. Я еду в поезде, в вагоне и сойти, сбежать я не могу. Мне просто не позволят. Меня поймают думая, что спасают меня, посадят опять на поезд и окружив удушающим вниманием и жалостью заставят ехать дальше. А если вновь начну кричать, умолять, биться в истерике прося меня отпустить то решат, что я просто не понимаю в чём на самом деле состоит моё счастье. Мне они своё счастье оковами повесят на шею и заставят идти с ними в одной шеренге. Вернее заставят ехать с ними до конца в этом вагоне. Они будут решать, где у поезда последняя остановка. А я даже не знаю, хочу ли я туда.
***
Глава 3.
Уйти и вовремя вернуться.
***
“Капли, что падают в пустое ведро гулко гремят.
Подожди.
Пусть наполнится то ведро и звон ты услышишь. ”
(Нетсука Асахоши. Киото 1910 год)
***
Поезд мчится, вагон качается из стороны в сторону подобно подвыпившему забулдыге одиноко бредущему по пыльной дороге. Мои собеседники и опекуны угомонились, притихли, занялись какими-то своими делами. Тоха, смотрю роется в дорожной сумке на предмет поиска чего-нибудь съестного. Можно сказать это его неотъемлемое амплуа– вечно жующий великан добряк. Над ним за это смеются, а ему хоть бы что, знай себе жуёт, да похрюкивает от удовольствия. Раньше я и не замечал, как мне спокойно в его компании. Кажется, что вот этот точно от всего меня защитит. И не в дружбу, не в службу, а просто так, потому, что натура такая.
Та троица, что пристроилась на скамейке за Тохой тоже угомонилась. Павлуха кимарил прислонившись головой к окну. Вагон