она понеслась с невиданной спешкой. Всё вокруг нас происходит намного быстрее – если знакомства, или по выгоде, или совсем шапочные, без уважительного отношения к своему визави, дома строятся быстрее, чем вырастают грибы после дождя. Браки, прежде освящавшиеся небесами, становятся более условными и более кратковременными. Судебные разбирательства становятся всё короче, а истцы ожидают рассмотрения своих челобитных в порядке живой очереди. Молодые люди вступают во взрослую жизнь морально неразборчивыми, а речь наша, становится всё более лаконичной. Хотят слухи, будто бы упраздняют буквы «ерь» и «еры». Хорошо это, либо худо? Не знаю, судить не берусь, однако то умение, или… нет, определённо не «или», а именно дар! Дар изысканной словесности и взвешенно продуманной риторики, коим вы обладаете, милейший Кирилла Антонович, в наших столичных городах, и среди окружающих меня людей, утерян. К своему сожалению, обязан констатировать, утерян навсегда. Вы же позволили себе подумать, что я неучтиво сократил вашу прекрасную речь до единого скудного предложения. Напротив, уверяю вас! Моё высказывание продиктовано условностями, в которых мне выпало находиться и работать. Вы имеете право не верить моим словам, но я получил огромное наслаждение, слушая вас, а не тех скомкано-немногословных господ, приходящих ко мне ежедневно с докладом. Как человек, преклоняюсь перед вашим умением так изящно изъясняться, так скоро находить потаённые мотивы истинной подоплёки события, основываясь на неполной информации. Я наслаждаюсь вашим талантом бережного обращения со смыслом пользуемых слов, не теряя, притом, нити рассуждения, не позволяя появляться недосказанности и двусмыслия, постоянно держа слушателя в состоянии предельного внимания. Однако, к сожалению, как чиновник, и как столичный обыватель я, видимо, усугублённый приобретённой привычкой, повёл себя так, как и надлежит чиновнику и обывателю, за что и приношу вам свои извинения. Довольно ли для вас моего объяснения?
Ну, что же, вот и получил Кирилла Антонович первый в своей жизни урок политики, вещи столь же тонкой, сколь и Богопротивной. Только искушённой в ней человек смог доказательно внушить своему собеседнику, что он, по сути, являясь провинциальным говоруном, на словах оказался едва ли не последним из хранителей тончайшего искусства политеса. И, в общем-то, как итог, оба господина остались довольны собой – Александр Игнатьевич вернул себе расположение помещика, Кирилла Антонович ещё раз убедился в добропорядочности и в высоконравственной составляющей характера надворного советника. Александр Игнатьевич приобрёл себе ценного помощника и, как оказалось, весьма умного аналитика, а Кирилла Антонович обогатился равным себе по философскому внутриустройству, почти друга, пусть даже и чиновничьего ранга, перед которым, как перед истинным ценителем, не грех было и показать, какой остроты рассудительность воспитал в себе помещик. Вот что делает с людьми политическая игра, которая в простонародье
