Лина обнаружила, что не дышит уже минуту – задохнувшись от неожиданности, не в силах оторвать глаз от стен. Лес. «Закройте глаза и слушайте шум леса, – снова услышала она голос мертвого Тутмеса. – Рокот крон в высоте, песни лягушек, разговоры птиц, крики обезьян, шорох листвы под ногами… Это скажет вам о многом».
О Боже, почему лес покрывает эти подземные стены, почему здесь цветут безумные сюрреалистические джунгли? Что у марджей, детей технического века, обитателей бетонных коробок, общего с лесом? И причем тут Тутмес?
Про Тутмеса догадаться нетрудно – он наверняка немало времени провел в этих кварталах, недаром так хорошо разбирался в нестандартной, криминальной по сути генетике. Именно он привел сюда Лину – и странной жизнью своей, и ужасной смертью. Лина должна довести дело до конца. Должна – хотя бы в память Тутмеса, во исполнение последнего его желания.
Тутмес чувствовал бы себя здесь, в Южном Бронксе, как дома. Лина же не испытывала ничего, кроме неуверенности, дискомфорта и страха. Она, дитя американского порядка, никогда не оказывалась в столь чуждом порядку месте.
– Спокойно, спокойно, – тихо сказала она себе.
– Что, цыпа, вставляет живопись? – голос раздался сзади и Лина обернулась. Обладателем голоса оказался мардж лет сорока, ямайской внешности – густые косички-дреды до плеч, белая татуировка – концентрические круги на блестящей коричневой физиономии. Балахон до колен, расшитый бисером. И черные очки-гогглы, – матовые, кажущиеся непрозрачными, закрывающие треть лица.
– Да, клёво, – пробормотала Лина. – Кто это нарисовал?
– Старикан Рюбб. Веселый старикашка с железной ногой.
– Он сделал все это один?
– Ну как тебе сказать, цыпа… Во втором заходе мы ему помогли, конечно. Потому что Рюбб знал, что третьего захода не будет, торопился. Я тоже тут приложился, слегка поработал баллончиком. Схлопотал за это три месяца тюряги, ну да это мелочь.
– Тюряга? За что?
– А вот за это самое. – Человек махнул рукой. – Порча имущества и всякой там хрени, преступление четвертой степени. А вот Рюбб, сталбыть, приложился к стене во второй раз, сталбыть, рецидив, уже на третью степень потянуло. В первый раз он один пробовал все это дело расписать, шесть часов проработал, потом какой-то сволочной брейнвош стуканул в полицию, старика загребли и отправили париться за решетку. Рюбб знал, что во второй раз ему впаяют гораздо больше. Но в том, что разрисует всю станцию, не сомневался. Бзик у него такой был – хоть тресни, но чтоб был здесь вот лес, и было всем от этого счастье. Когда он вышел, то на рожон лезть не стал, подготовил все как следует. Старикан туго знал свое дело. Наварил триста