– У меня на балконе 12 января 1941 года.
– А я направляюсь сейчас в обратную сторону, скорость моего движения стремительна; только что я из 12 января 2005 года перелетел через два ущелья и просочился сквозь тростниковые заросли. Оказалось, что я у вас в 1941 году.
– Когда вы оттуда вышли, Томазо, над вами кружилась, словно бабочка, какая-то бумажка. Я видел… Она опустилась и стала крутиться у вас под самым носом, вы поймали ее правой рукой. Что это была за бумажка?
Так спрашивал Рауль Пифагория, уже не скрываясь, у человека своего уровня прозорливости, то есть у меня.
– А, эта, – ответил я и вытащил из кармана куртки четвертушку от листа из альбома для рисования. – Это расписка, которую я давал Алене, русской девушке-гиду. О том, что я добровольно покидаю экскурсию на маршруте вокруг острова La Gomera.
– Почему же тогда записка догнала вас у тростниковых зарослей? – любопытствовал Рауль, не имеющий, очевидно, достаточно высокого уровня прозорливости.
И мне пришлось подробно объяснять.
– Она выбросила из окна автобуса эту бумажку, потому что поняла, какая бессмыслица в подобной справке, не обладающей никакой преференцией даже перед кусочком оторванной от рулончика туалетной бумаги. Эта Алена чудом попала на Канарские острова, перебравшись из Испании, куда ее завезли маклеры секс-индустрии из города Хвалынска на Волге. В Малаге один клиент, тоже начавший постепенно прозревать, дал ей возможность бежать на Тенерифе, в Лос Кристианос, где друзья малагского благодетеля устроили Алену в туристическую фирму для работы с русскими курортниками. Так вот, Рауль, эта бедная девочка так дорожила своим местом, что насмерть перепугалась такого пустяка, когда я заявил на базе Гараджонай, что покидаю экскурсию. Случай для нее был беспрецедентным, Рауль, она не знала, что ей думать, чего ожидать. Тогда я и предложил написать расписку. Вот эту. Она взяла, но очень скоро поняла, что все это такая ерунда, пустозвонство, занудистика перед тем фактом, что она родилась не в той Галактике, не в том уголке Земли, не на том колене российской истории, где познают райскую радость бытия. Вы ведь хорошо знаете, Рауль, что райская радость объявлена нам уже с того отрезка нашего общего пути, который называется эоценом, но который остается никак не распознанным, не уловленным и не усвоенным даже в тех примитивных формах, какие были в «золотом веке». Который на деле-то был каменным и назывался эпохой эолита – эрой каменной зари.
– И я теперь догадываюсь, Томазо, что вы столь стремительно движетесь в обратном направлении, чтобы скорее оказаться в этом самом эолите, на этой каменной заре человечества?
– Нет, Рауль, нет. Там я уже побывал – это совсем недалеко отсюда. Вон в той стороне на горах, откуда слетела вниз эта записка. Смысл райского блаженства и в эолите был неизвестен, Рауль. Там искателя рая могли убить, зажарить на костре и съесть.
– Но там было все-таки натуральное райское блаженство? Изначальное?
– Это да. Секс. Жратва. Игры, танцы. Незнание смерти. Чудесная