Не являлся, в этом смысле, исключением и Иерусалимский патриарх Паисий. Опытный политик, тонкий психолог и ловкий интриган, повидавший на своем веку правителей разных стран и народов, Паисий быстро разобрался и в том, что же на самом деле представлял собой молодой, горячий и почти совсем необразованный московский самодержец Алексей Михайлович Романов.
Впрочем, ни царем, ни самодержцем Паисий молодого Романова не считал. И то верно! Ну, какой он был царь, если еще совсем недавно весь его род в чине бояр служил настоящему царю и самодержцу всея Руси Ивану IV Васильевичу. Разве может слуга царя быть царем? Боярин – он и есть боярин!
Но что бы там Паисий про себя об Алексее ни думал, а вида о том не подавал. В конце концов, ни за тем, чтобы русского царя учить уму разуму он в Москву приехал, а за тем, чтобы расположить его к себе и с успехом завершить свою миссию. Вот потому-то часами и выслушивал он с притворным вниманием изо дня в день наивные мечтания Алексея, вникал в «громадье» его планов и надежд.
А намеривался царь Алексей, ни много-ни мало, переустроить древнюю Русь по образу и подобию современного Запада, которого сам он хоть и в глаза никогда не видел, но зато хорошо знал из рассказов своих дворовых людей: великодушного добряка и либерала Федора Ртищева, да хитромудрого канцлера Афанасия Ордин-Нащокина.
Об отсталости и дикости нравов в государстве неустанно твердил царю и его духовник – протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев. В святительских откровениях протопопа и в самом деле присутствовало немало правды о том, что русский народ утратил истинное благочестие, что службу справляет формально, молится наскоро, скоморошничает и не только в людных местах, но и в церквях по святым праздникам.
Царь Алексей Михайлович духовнику своему не перечил, а, напротив, во всем с ним соглашаясь, живо откликался на многие его затеи, в том числе и на идею о создании в столице, так называемого, кружка «ревнителей благочестия». По задумке Вонифатьева, все члены кружка непременно должны были быть приходскими священниками – протопопами. Потому как именно протопопы по долгу и по характеру своей службы находились в самой гуще темного и погрязшего в языческих суевериях