Москва, соборов золотые главы,
Сиянье звёзд и уличный прибой.
Наследник русской доброты и славы,
Впервые я стою перед тобой.
Я слышу топот, бешенные гики.
Я вижу: дым клубится, как буран.
В каких холмах теперь ржавеют пики,
Еще, наверно, теплые от ран?
У стен твоих, по древнему закону,
Раздумчивую голову склоня,
Крестился полководец на икону
И трогал тонконого коня.
И шел народ в сермяге длиннополой,
Огнем сметая недруга дотла.
И от Кремля до мутного Тобола
Раскачивали стон колокола.
Здесь мой отец рабочим и солдатом
За славный цех, за молодость, за полк,
Прикрыв глаза, в обнимку с автоматом
В сугробе окровавленном умолк…
Ты в каждом доме отворяла двери,
Жила, как мать, в простой моей судьбе.
Кто говорит: – Москва слезам не верит? —
Нет, веришь ты, я знаю по себе.
Пусть в дележах корон, чинов, регалий
Взлетал кистень и посох у виска:
Кого-то возводили и свергали,
А ты на них глядела свысока.
Хоть всю страну сегодня опроси я,
Любой твой сын ответит не юля:
– Покуда ты стоишь – стоит Россия
И правильно вращается Земля!
Но молодая восторженность, с которой вчерашний мартеновец Валентин Сорокин прибыл в Москву, была омрачена и отравлена. Не только трудностями творческого роста и неустроенностью быта, но и другими обстоятельствами. О них рассказал сам поэт – уже седой, горький, много переживший…
«Шестидесятые, молодые годы. Родной Челябинск, мы с другом Славкой Богдановым слегка навеселе. Мне уезжать в Москву, на Высшие Литературные Курсы. И человек нам навстречу – напористый, точный, решительный:
– Валентин?
– Валентин.
– Сорокин?
– Сорокин.
Поговорили, походили, Славка ушел. Сели в кафе. Новый знакомый очень жесткий, сдержанный, я быстро это почувствовал. Показал мне удостоверение полковника госбезопасности. Стал выговаривать: что я выпиваю, что часто не то говорю, что нужно быть сдержанней… «Вы едете в Москву, там неспокойно, разные люди бывают – враги, предатели. Понимаете? Если что заметите, напишите мне письмо». Я говорю: «Хорошо». «Запишите адрес…» «Зачем же? У меня память хорошая».
Прошло полгода московской жизни. Вдруг звонок – некий Эдуард Михайлович: «Надо встретиться». «Пожалуйста, приезжайте». Обыкновенный звонок, но какая-то тревога в мою