За купой вековых деревьев повернули направо и остановились перед двухэтажным зданием красного кирпича с окнами, забранными коваными решетками из прутьев чуть не в руку толщиной.
Банник сказал:
– Вот отсюда все началось. В декабре двадцать четвертого Глеб Иванович Бокий, начальник Спецотдела ОГПУ, назначил Иванова-Барковского врио заведующего лабораторией по изучению электрического излучения мозга человека. Отвели под нее этот домик – бывшую стеклодувную, а потом мастерскую по ремонту телефонных и телеграфных аппаратов.
– А как же Большая Дорогомиловская? – негромко спросил Баринов.
– В тридцать восьмом Бокия ликвидировали, как человека Ягоды и врага народа. Ближайшее окружение тоже шлепнули. Многих сотрудников посажали, в том числе и Барковского, разработки, естественно, похерили. После войны опомнились, кто остался в живых, вернули. В конце пятидесятых образовали несколько новых лабораторий, в том числе тебе знакомую, а здесь, на месте старой, развернули полигон. Два года назад его законсервировали, под Новосибирском открыли новый, современный. А этот… Ладно, пойдем, посмотришь сам.
В здание зашли с торца. Обшарпанную металлическую дверь, ведущую в полуподвал, Банник открыл замысловатым плоским ключом. За ней оказалась вторая, бронированная, как в бомбоубежище или подводной лодке – с кремальерой, и с кодовым замком, словно у сейфа. Не таясь, Банник набрал шестизначную комбинацию цифр, да только Баринов поздно спохватился, запомнил только три последние – три-пять-два.
В свете неярких ламп по стенам прошли гулким коридором до лестницы, поднялись на второй этаж.
«Ага, вот оно как! – Баринов почти с облегчением увидел в первом же помещении привычные занавески-ширмы, за которыми угадывались спальные места, знакомое оборудование на столах у стены и по центру. – Значит, эксперименты по сну все же ведутся. Только спрятаны подальше».
В комнату Банник входить не стал. Он пропустил вперед Баринова, а сам остался в дверях.
– Здесь и дальше на этаже все почти так же, как у тебя, – пояснил он. – А вот внизу… Идем, идем.
– Минуточку.
Баринов втянул воздух носом… Как ни проветривай, как ни наводи марафет, а затхлость нерабочего помещения разом не исчезает. Сколько оно пустует – год, два, пять?
Он прошел вглубь, как бы невзначай, мимоходом провел пальцем по лабораторному столу, по кожуху самописца, по полке стеллажа… Да, генеральная уборка налицо, и не далее как вчера-позавчера – вон как все блестит. Это что ж, специально готовились к его визиту-экскурсии?
Этажом ниже – а спустились уже по другой лестнице – ничего не напоминало биологическую лабораторию, скорее, нечто из области электроники или электротехники, не понять. Однако некоторая заброшенность, даже запущенность ощущалась и здесь.