Не совсем бегом, но довольно резвым шагом из врат чистилища выкатился означенный «орган» Михаил – злобного вида стриженый крепыш с крепкими кулаками. В глаза Дмитрию почему-то сразу бросились две большие наколки на его оголенных до плеч мускулистых руках: на левой – «последний», на правой – «аргумент».
– В чем проблема, малыш? – вращая поросячьими глазками, прогнусавил Михаил.
– Да вот – клиент… Платить не хочет, руки распускает… – презрительно указала «малыш» на в момент приунывшего Кошелева. – «Кинуть» нас захотел, п-пенёк ос-синовый! – процедила она, скривив губы в кольцо Мёбиуса. – Не на ту нарвался, милок! Я на одесском Привозе зачалась, родилась и выросла! Там, где ты, убогий, учился, я преподавала! – добавила она в самое ухо ошалевшего от такого поворота дел Кошелева, у которого при виде «группы поддержки» мгновенно отнялись язык и конечности.
Алена, почуяв курносым носиком запах жареного отнюдь не из кухни, проворно вскочила и исчезла с поля предстоящего боя. Никто ей не препятствовал.
– А ты, чайничек, не убежишь, – ласково прорычал Миша, преградив своей мощной грудью путь к выходу.
Дикая ярость волной цунами захлестнула Кошелеву глаза и вдруг схлынула, оставив голый берег и одни развалины от грозного минуту назад настроя. Обломки его дрожащих ног рассыпались, и он в изнеможении грохнулся на квакнувший стул.
Через несколько секунд Дмитрий посиневшими губами не совсем внятно сформулировал осенившую его разгадку волшебного превращения десятки в единицу:
– Ах ты, сволочь! Кидала собачий! А еще папку носишь!..
– Какого папку? Кто сволочь? – несказанно удивился такой наглости Михаил. – Обалдел, дядя? А ну, вставай на копыта! Быть кровопролитию!
И оно непременно произошло бы, но перепуганный Кошелев со скоростью автомата Калашникова разъяснил оппонентам создавшуюся туманную ситуацию, с большим трудом упредив мощный удар Мишиного «последнего аргумента» по своей несчастной физиономии.
Все объяснялось до смешного просто – его «кинул» возле радиорынка мнимый продавец валюты, всучивший Кошелеву, как распоследнему идиоту, однодолларовую купюру вместо десятидолларовой. Весь незатейливый «развод» в один момент ясно встал перед димочкиным мысленным взором, как на ладони.
Фокус-мокус-пинтипокус: на обратной, невидимой лоху стороне элегантной папки, как два скорпиона, в точно таком же совокуплении сложены затертые однодолларовые бумажки. «Ширмач» отвлекает внимательный взор покупателя и – хоп!
У «клиента» вмиг вырастают ослиные уши.
– … Вот так я лоханулся! – с горестной улыбкой закончил Дмитрий печальное повествование. – Хорошо, хоть сотню не купил!
Обитатели «Ласточки» досыта посмеялись над готовым расплакаться Кошелевым, однако просьбам о финансовой амнистии не вняли – подобных историй они слыхивали немало, а благотворительностью не занимались.
Происшедшее