Но открытые прерии и тот факт, что они пересекли Миссисипи, уже оказали на пассажиров свое воздействие. На каждой станции и остановке для заправки люди выходили на платформу и палили из пистолетов в луговых собачек и тетеревов. Птицы с криками взмывали в воздух; маленькие грызуны с верещанием ныряли в укрытия. Никто ни разу никого не подстрелил.
– Ну вот, – заметил один из пассажиров. – Теперь они чувствуют себя на просторе.
Джонсону просторы казались скучными.
Студенты развлекались, как могли, картами и домино, но то было безнадежное дело. Некоторое время они выходили на каждой станции и прогуливались, но в конце концов даже остановки стали уныло похожими друг на друга, и люди обычно оставались в вагоне.
В Сидар-Рапидс поезд остановился на два часа, и Джонсон решил размять ноги. Завернув за угол крошечной станции, стоявшей на краю пшеничного поля, он увидел, что Марш тихо разговаривает с человеком со шрамом – человеком Копа, Нави Джо Бенедиктом. Судя по их поведению, они были хорошо знакомы друг с другом. Спустя некоторое время Марш вынул что-то из кармана и протянул Бенедикту; Джонсон увидел блеснувшее в солнечном свете золото. Уильям нырнул за угол, прежде чем его заметили, и поспешил обратно в вагон.
Когда поезд снова тронулся, Джонсон пришел в еще большее недоумение: Марш тут же подошел и сел рядом с ним.
– Интересно, куда Коп отправится нынче летом? – спросил Марш, словно размышляя вслух.
Джонсон промолчал.
– Интересно, куда отправится Коп? – повторил Марш.
– Очень хороший вопрос, – сказал Джонсон.
– Сомневаюсь, что он, как и мы, направляется в Колорадо.
– Не знаю.
Джонсон начинал уставать от этой игры; он позволил себе уставиться Маршу прямо в глаза и не отвел взгляд.
– Конечно, не знаете, – быстро сказал Марш. – Конечно, нет.
Они пересекли Миссури рано утром у Каунсил-Блаффс – конечной станции Чикагско-Северо-Западной. За мостом, на стороне Омахи, начиналась железная дорога «Юнион Пасифик», тянувшаяся до самого Сан-Франциско.
Вокзал «Юнион Пасифик», представлявший собой огромное открытое депо, был забит путешественниками самого грубого пошиба. Суровые мужчины, размалеванные женщины, головорезы с границы, карманники, солдаты, плачущие дети, продавцы еды, лающие собаки, воры, бабушки и дедушки, стрелки – огромная пестрая масса людей, буквально пылавших лихорадкой наживы.
– Эти – в Черные Холмы, – объяснил Марш. – Они снаряжаются здесь, прежде чем отправиться в Шайенн и форт Ларами, а оттуда путешествуют на север к Черным Холмам в поисках золота.
Студенты, которым не терпелось вкусить «настоящего Запада», были в восхищении и воображали, что сами тоже стали более настоящими. Но, несмотря на лихорадочное возбуждение, Джонсону это зрелище показалось печальным. В своем дневнике он записал: «Надежды толпы на богатство и славу или, по крайней мере, на будущий комфорт могут так легко развеяться! Потому что наверняка только горстка