– Привет, дед, ― сказал он многозначительно.
– Ну, привет, ― ответил Шувай.
– Дед, помоги задачу решить.
– Прямо сейчас? А что, никто не может решить?
– Не-а.
– Да я…. Ну ладно, говори….
Тут они задачу и порешали. А уж вышел Шувай, и тут были всяческие помощники, секунданты, и, конечно, главные участники события. Не смотря на жаркую погоду, подлесок служил природным кондиционером ― ветер, проходя через него, терял влажность, зато приобретал запах трав и цветов, плюс к этому, к голосу его примешивались слова птиц и мысли пауков и пчел. Все тут было хорошо, в природе.
Мартур Власович отвечал за оружие. Его разложили на специальном столе, на скатерть. Тут же стояла Захарова ― одета она была строго, как полицмейстер. При ней была сигарета. Тут же на столе лежала портативная радиостанция.
Поэтессы были разведены по сторонам, и там шли совещания. Кандидатуры секундантов тщательно проверялись. Утечка информации была исключена. Шувай подошел к Захаровой и взял сигарету из пачки, это были корейские сигареты Хо. Курили молча, словно бы слова могли что-то разрушить или нарушить, будто бы вообще тут было некое равновесие, и сигаретный дым это подчеркивал. Тут Захарова, совершенно молча, достала откуда-то из-за стола бутылку перцовки и налила стопочку. Шувай кивнул и выпил молча. Радиостанция зашипела, и были слова:
– Выезд, ответь базе.
– База на связи, ― ответила Захарова.
– Соточка.
– Соточка.
Это и был весь разговор. Александр Миронович выбросил сигарету и двинулся вперед, к группе людей, что стояли возле натянутой ленточки. Тут было его слово.
– Добрый день, уважаемые господа. Уважаемые дамы. Моя обязанность ― сделать последнее предложение о примирении. Итак? Госпожа Анна. Госпожа Антонина. Давайте подпишем документ о примирении и разойдемся.
– С кем? ― воскликнула Тоня. ― С ней?
– Эй, потише, овца! ― ответила Анна.
– Вы же поэтессы, уважаемые дамы, ― сказал Шувай, ― что такое поэзия? Это же ― как вам сказать ― проводник света. Ну…. Вы же помните…. Ну вот, например, что говорил Толстой: Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжет, греет и освещает… Настоящий поэт сам невольно и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело.
– Да хрен на это! ― прокричала Тоня.
– Да тебе, кобыла, только хрен и нужен! ― крикнула ей Анна.
– Да? А тебе не нужен?
– Да ты сейчас узнаешь.
– Это ты узнаешь, овца.
– Кошка драная.
– Ворона! Нос ― во!
– Курица мокрая!
– Корова.
– Да на корову скорее ты похожа. Зад у тебя как у коровы!
– Тёлка, во.
– Болонка.
– Это ты болонка.
– Болонка ― это ты. А я ― блондинка.
– Болонка! Болонка!
– Драная болонка!
– Болонка