за селом. Возмездия не последовало. Злыдни осмелели и под предводительством главаря собрались у стен маентка. Выстрелом из средневековой фузеи бунтующий люд был рассеян, но не усмирён. Противостояние продолжилось. Через три дня, ночью, не выдержав осады, панская челядь разбежалась. Трусливые холуи оставили престарелого хозяина в полном одиночестве, если не считать за гарнизон свору охотничьих собак. Под стенами замка опять собрались бунтари. Храбрый пан Сигизмунд, облачился в основательно тронутый молью мундир, напялил на плешь конфедератку и, затворившись изнутри на все засовы, приготовился к отражению босяцкого штурма. Шляхетная кровь взбурлила как в юные годы. В порыве удали витязь яростно рубил уланской саблей изъеденную шашелями мебель. Холопы, окружившие поместье, настороженно слушали грохот падающей мебели, лай собак, звон посуды и вдохновенное исполнение «Еще Польска не сгинела…» Непонятное кажется самым страшным. «А вдруг, пан Збышек из города приехал, с полицией, на выручку отцу?» Через витые решётки сморкнуло дымом, раздался ужасающий рокот. Отсыревший порох горит медленно и рождает звук не резкий, а протяжный как дальний гром за холмами. Выстрел с замедленным выплёвыванием содержимого ствола поверг души черни в тартарары. Нестроевая голытьба плюхнулась в месиво из навоза и грязи. Над бунтарскими задами пролетели ещё три огнедышащих плевка. Все, кроме солдата-предводителя, задались вопросом: «А не лучше ли сидеть в своей хате и обжираться варениками?» Густой, смердящий пеклом дым стоял сплошной завесой, в окрестностях замка бродило эхо обороны. Уткнувшись носами в овечьи окатыши, содрогаясь душой и телом, быдло проклинало упрямого пана, своего атамана и всю эту непонятную революцию. Солдатик, бесстрашно бегая между лежащими, пытался поднять селян в атаку. Тщетно, умирать не желал никто, ни за какие блага. Когда боеприпас в замке иссяк, рыцарь оседлал единственную, оставшуюся после подлого предательства челяди, клячу и с палашом в деснице вылетел из центральной брамы. Повстанцы, узрев Всадника Апокалипсиса, кинулись врассыпную. Только неустрашимый солдат сохранил присутствие духа. Выбив из немощных рук старика благородное оружие, возопил к своим о победе. Революционное войско, убедившись в безопасности собственной шкуры, воротилось обратно и, храбро держа вилы наготове, окружило несостоявшегося гетмана Вишнепольской державы. Пан, ругаясь на трёх местных диалектах, поднял нагайку, собираясь попотчевать ею зарвашееся быдло. Раздалась команда: «Коли!» Сноровистые крестьянские руки засадили вилы в сноп из тела, души и одежды. Кляча, почувствовав отсутствие седока, медленно вышла из круга бунтарей. Старческие останки опустили на землю и долго кололи вилами, били кольями, пинали ногами.
Революция, о которой и не мечтали жители окрестных сёл, свершилась. Распалённые упорной борьбой, освобождённые от недавних страхов души смутьянов требовали контрибуции в любом её выражении. Грабёж, в смысле экспроприация, сопровождаемая погромом маентка, вступила
