Сани остановились у открытых ворот усадьбы. Извозчик, получив заработанное, пригласил асессора к себе, в скромную хибару, где и жена, и ребятишки будут за всегда рады ему, коли что понадобится – пособит Алексею Дмитриевичу. С тем и уехал. Иван жил сразу за поместьем, и дом его был виден от ворот.
Со всего было ясно, что Алексея Дмитриевича здесь ждали – двери открыл сам хозяин: худощавый, с болезненным лицом и затуманенными глазами. Шубу с шапкой и саквояжем, сразу унесли наверх – асессор лишь успел выхватить сою фуражку.
Асессор с молодым хозяином прошли в большой зал, и им принесли напитки.
– Выпьете? – Спросил князь Михаил. Они расположились в креслах, и асессор сразу заметил, что Орехов младший, явно нервничал: он вздрагивал от каждого шороха, тянувшийся из кухни приятный запах яств, его нисколько не трогал – князь кого-то ждал.
– Да, пожалуй – от бренди бы я не отказался. – Асессор пил не спеша, а «осиротевший князь», так и не притронулся к своему бокалу. Орехов сильно потел, все время, вытирая пот платочком с собственным вензелем, вышитым на углу белой ткани, хотя в комнате было, не сказать, чтобы жарко. – Мне не хотелось вас беспокоить во время панихиды, все эти хлопоты… – я вас понимаю, и очень сочувствую, но сейчас соберитесь, и расскажите мне, как все было?
Молодой князь побледнел, пуще прежнего, казалось еще чуть-чуть, и он потеряет сознание, но Михаил поднялся из кресла и прошел к пианино стоявшему в углу зала. К неожиданности Алексея, молодой человек начал играть И. С. Баха: «Toccata and Fugue». Князь говорил, одновременно музицируя, ни разу не сбившись с ритма:
– Это было ночью. Я проснулся от шума в коридоре, от того, что услышал истошный крик матушки – наши спальни рядом. Накинув лишь тапочки на босу ногу, я выбежал из комнаты и обнаружил, что тело Афанасия, нашего управляющего, лежит в дверях. Его спина была разодрана, а горло все в ранах, как от когтей дикой кошки. Он истекал кровью, и мне стало дурно – я с детства боюсь крови.
Все же я любил маменьку – Агнесса Павловна был единственным родным человеком для меня. Я должен был узнать, что вызвало этот крик. Переступив через Афанасия, я вошел в комнату. На столе горела лампа, а за кроватью, где лежала маменька, окно было разбито, она была также разодрана, как и наш управляющий.
После, я позвал всех слуг, и мы прочесали усадьбу, но тщетно – было поздно – зверь ушел. – Пальцы князя ударили по клавишам, завершая рассказ, последним аккордом мелодии.
Алексею Дмитриевичу стало не по себе – он встал и прошел к большому окну, ведущему в сад. Снег, большими хлопьями, падал на голые ветви деревьев. Бокал опустел.
Женский голос позвал к завтраку.
За столом сидели, молча, пока на пороге не появился некий барон, живущий по соседству – Питер Мор. Лицо князя посветлело и даже засияло от радости, при виде высокого, приятной наружности, молодого человека. Михаил извинился, и покинул асессора