Долго еще говорил он с Добрынею, разное ему рассказывал, но после
разговоров этих уверился юноша в том, что не усидеть ему в Рязани долго. Рано или поздно соберется он в путь- дорогу, и если что-то его пока еще сдерживало, то боязнь огорчить матушку, потому что она одна у него осталась. Как только он уедет, совсем одной ей во дворце пустом век вековать. Но ведь не положено воину около материнской юбки до скончания дней оставаться. Вот и старик странный о том ему несколько раз повторял.
– Там твое место, а если не по нраву будет, то всегда назад вернуться можешь, потому что родной дом всегда твоим, и только твоим останется. Никто у тебя, его отнять не сможет, как бы не старался.
Снова и снова вспоминались Добрыне те речи обольстительные, и чем дольше раздумывал богатырь, тем больше понимал, что во всем прав был этот старец. Не случайно он на княжеском дворе появился. Не просто так пришел сюда. И за жизнь короткую успел он заметить, что ничего в мире этом просто так быть не может. Коли так долго и часто ему говорили о Киеве, значит, так тому и быть – должен он туда отправиться.
№№№№
И через несколько дней услышал он жалобный голос Домового, с которым еще в детстве часто разговаривал и дружбой гордился:
– Не слушай никакие обольстительные речи, – говорил мохнатый старичок, разместившийся около теплой печки, – не к чему тебе туда отправляться, ты волен и спокоен тут, нет тебе равных и никому ничего доказывать не нужно. Нет над тобой князя никакого, а там ты будешь только одним, хоть и не из многих, но уж не единственным. А любовь и благосклонность княжеская недолговечна. И ветер в разные стороны дует, а уж его блага да почести тем паче капризу подвержены. Не нужно тебе туда отправляться.
Удивлялся Добрыня, не мог он понять, отчего добряк- Домовой такие речи странные завел. Он хорошо знал, что никогда тот не хотел ему зла. Тогда зачем такое говорить? Всегда он ему верил, но на этот раз в сознании его что-то противилось и противилось яростно всему услышанному.
– Я должен туда отправиться, – заявил он, – я вернусь к тебе, если ты прав окажешься. И признаю даже, что заблуждался тогда. Но сам я все испытать должен, – произнес он упрямо.
И тот по долгому опыту своему понял, что противиться юноша будет тем больше, чем больше он станет его уговаривать, – бесполезная это трата времени и сил. Но осознавать это было и обидно и грустно, потому что с самого первого дня появления на свет знал он его, украдкой качал его колыбельку и любил да оберегал так, как никто в целом свете. И предчувствовал он (а дурные предчувствия его никогда не обманывали), что как бы плохо ему там не было, что бы ни приключилось, не скоро вернется Добрыня в родной дом. И долго он будет в том мире, в который не дотянуться Домовому, прочно привязанному