«Пожалуй, я не стану говорить тебе, что эти слуги Асклепия позавидовали бы нищим, если бы ты умер», – ещё подумала она.
«Всесильна! – пронеслась в голове Круна трепетная мысль. – Она поистине всесильна, эта женщина! Она вольна вознести или унизить, спасти или погубить; я был всецело в её власти – и она устроила так, чтобы эти люди меня спасли, хотя могла устроить так, чтоб погубили!»
Здесь он вспомнил все события, предшествовавшие удару: вспомнил неожиданное приглашение княгини, вспомнил их разговор, чуть ли не дословно, вспомнил альбом со страшными фотографиями и, наконец, вспомнил тяжкое обвинение, которое эта могущественная женщина обрушила на его единственного сына… И вспомнил то, как собирался с нею поступить, пока неистовая, сверхъестественная боль не ворвалась в его сознание, пока воля его, могучая и несокрушимая, как скала, не проиграла битву этой вероломной боли и пока она, боль, взломав все преграды, не столкнула герцога в бездну предательского небытия. Он вспомнил всё это, и скорбный стон сорвался с его уст.
– Мне не нужна жизнь такой ценой, княгиня.
Ее мягкая ладонь легла на его широкий лоб, а пронизывающий взгляд заставил смотреть в глаза.
– Ваша светлость, – раздельно проговорила София, – вы больше себе не принадлежите. Вы прежний умерли сегодня; того, кому жизнь не нужна, я бы спасать не стала.
Услыхав такие слова, Крун попытался вскочить с пленяющего его тело ложа – однако резкое движение взорвало мир упоительного покоя, и ужасная боль проснулась. Застонав, герцог свалился обратно на ложе.
– Проклятие, – пробормотал он. – Готов в это поверить! Я прежний умер – а этот, с моим телом, теперь уж вам принадлежит!
– Не говорите глупостей. Я имела в виду совсем другое. Крун Слабый Человек скончался – остался Крун Правитель, Крун Господин Своих Чувств, Великий Крун – Нарбоннский Фортунат! Вот что хотела я сказать о Круне, который нынче спасся!
– Зачем вы сохранили мою жизнь? Чтобы отнять у меня сына?
София пожала плечами.
– Я готова повторить свою княжескую клятву. Ни волосок не упадёт с головы принца Варга иначе как по воле герцога Нарбоннского, отца его и господина.
– Так вы желаете, чтобы я сразил сына собственным клинком? О, женщина, достойная страны, где родилась и правит!
– А если сын сам предал вас? А если дьявола пустил он в душу? А если принц, ваш сын и подданный, своею собственной рукой вам, отцу и господину, с коварством Сатаны вонзил в спину кинжал, когда того не ждали вы?! Так что же – вы и теперь рискнете жизнью, чтоб отстоять его? Похоже, вы не видите, как дело далеко зашло и как оно серьезно!
– Мой сын… У вас ведь тоже сын есть, это правда?
– Их даже два у меня, Палладий и Платон.
– А у меня один! Мой сын, наследник мой, мой Варг! Его я воспитал