«Он предлагает разукрасить собственных рабов так, чтобы их нельзя было отличить от избитых до полусмерти Ульпинов, – поняла София. – И всё-таки это очень рискованно!»
– У меня есть идея получше, – заметила она. – Мой цирюльник мастер Давид способен творить чудеса с человеческими лицами.
– Разумно, – кивнул сенатор. – Но вы, конечно, понимаете, что после этой демонстрации своего искусства мастеру Давиду придется исчезнуть навсегда.
– Он нас не выдаст, – быстро сказала София.
– Я бы на вашем месте не стал рисковать, дорогая. Кто знает, чего ждать от иудея. К тому же, он всего лишь ваш раб.
– Уже нет. Я его отпустила.
– Тем более, – кивнул Корнелий. – Вам останется лишь чуть подтолкнуть его по направлению к богам. Ну же, Софи! К чему сомнения? Всех ожидает одна и та же ночь.
– А в ваших рабах вы уверены, дядя? Они не подведут?
– Я пообещаю им свободу, – с сатанинской ухмылкой сказал сенатор, – и я думаю, они согласятся, так как известно, что я всегда держу слово.
– А я добавлю им немного денег, – подхватила княгиня, – чтобы они имели чем оплатить услуги перевозчика мёртвых Харона.
– Уж вы не поскупитесь, дражайшая племянница: денег должно хватить на всех.
– Кого ещё вы имеете в виду?
– Всех, кому суждено сопровождать так называемых Ульпинов по дороге из Темисии в Пифон. Ведь мы же не хотим, чтобы наши друзья раньше времени поняли, что мы намерены принести их в жертву богам!
– Вы опять правы, дядя: это было бы слишком жестоко.
Корнелий Марцеллин и София Юстина с облегчением рассмеялись, скрепляя этим смехом свой удивительный союз – и, заодно, смертный приговор ни в чем не повинным людям, слишком ничтожным, чтобы их жизни имели собственный вес в глазах обоих потомков Великого Основателя. Внезапно княгиня оборвала смех и сказала:
– Дражайший дядя! Вы оказываете мне большую услугу, которую я принимаю по единственной причине: я не желаю доставлять вам огорчение своим отказом.
«Нет, она совершенно очаровательна в своей кокетливой невинности! – подумал Корнелий. – Она сидит здесь, демонстрируя мне свои обнаженные прелести, а ещё более чудесные прелести пока скрывая – и зная, как страстно мечтаю я прикоснуться к тем и к другим, – и делает мне одолжение тем, что я её спасаю! О, если бы она была иной, я бы перестал её любить и уважать»
– Вы само великодушие, милая Софи!
– Скажите, дядя, могу ли я что-нибудь для вас сделать?
«Умничка, ты не забываешь об оплате. И верно: за мою услугу тебе придется дорого заплатить! Право же, я даже не знаю, как начать…»
София заметила, как заалели уши сенатора.
– Не смущайтесь, дражайший дядюшка, говорите! Я вся во внимании!
– Мне ничего от вас не нужно, я счастлив уже тем, что развеял вашу грусть, – выдавили его побелевшие уста.
«Сейчас я нанесу ответный удар, – с наслаждением подумала она, – и погляжу, удастся ли тебе отбить его, пафосской