С важным видом я входил по субботам в хоральную синагогу. Мне казалось, что все смотрят на меня, обращают внимание на мой костюм и новые ботинки. Своей походке я старался придать значительность, подчеркнуть, что я уже работаю на фабрике. Но недолго продолжалась моя работа у «либерала» Голубовича. Однажды, накануне праздника еврейской пасхи, на фабрике ко мне подошел сам хозяин, улыбнулся и попросил пойти к нему домой и помочь его жене по хозяйству. Мой брат слышал этот разговор, делал мне знаки глазами и руками, чтобы я отказался. Но Голубович так меня просил, что я не смог ему отказать, в чем очень быстро раскаялся. Скоро выяснилось, что мой брат был прав. Я явился к мадам Голубович, сказал, что меня прислал ее муж помочь ей по хозяйству. Голубовичи проживали в огромной многокомнатной квартире, мебель из красного дерева, на стенах висели фамильные портреты в золоченых рамах. Я ожидал, что хозяйка предложит мне колоть дрова или носить воду: я был крепким подростком. Я очень удивился, когда хозяйка сунула мне в руки тряпку и заставила мыть пол в большой кухне. Я как-то сразу сник, молча взял тряпку, окунул ее в ведро с водой и начал тереть пол. Через полчаса хозяйка пришла проверить мою работу, заметила, что одно место вымыто плохо. И тогда произошло то, что на всю жизнь внушило мне отвращение ко всем хозяйчикам. Мадам Голубович схватила меня за волосы – а у меня были густые, шелковистые волосы, которыми я гордился, – и стукнула меня головой об пол, в то место, которое было плохо вымыто. До того так со мной никто не обращался. Кровь прилила к моему лицу, я напрягся, как струна. Передо мной, как в тумане, маячило жирное лицо хозяйки, она показалась мне огромной жабой с торчащими вверх ушами. Плохо соображая, я схватил грязную тряпку, которой мыл пол, и со всего размаха бросил ей в лицо. Она истерически закричала, упала на стоящую рядом небольшую кушетку, а я бросился бежать. Я мчался все дальше и дальше от дома фабриканта. Перебежал через деревянный мостик, перекинутый через речку Московку, оказался среди баштанов, фруктовых садов. Бежал дальше, добежал до днепровских плавней и здесь свалился от усталости…
Наступила ночь, тихая украинская ночь, воспетая еще Гоголем. Я немного успокоился, смотрел