Я понимаю, что Сэнди с ее чуткостью и гибким умом отнесется ко мне с пониманием, если, конечно, в шутку не назовет меня козлом или не изобьет подушкой – но все равно не могу.
Клэр плевать хотела на эти тайны. Она погружена в ювелирный бизнес. Холодный оттенок белого золота. Кольцо на две фаланги. Смуглая кожа, антипод творческой бледности Сэнди.
Папочка неведомым образом узнал о моей давнишней связи с Клэр и теперь презирает меня при каждом удобном случае. Презирает взглядом, молча, презирает высокомерно, словно таракана, на которого даже не хочется наступать, чтобы не испачкать ботинки.
Уайт Пауэрс, мой чернокожий коллега, звонит и сообщает о продаже картины.
– Твердыня Тибета?1 – переспрашиваю я. – Теперь их возбуждает модернизм?
Пауэрс что-то бурчит, и я так понимаю, что возбуждает.
– А где оригинал, не узнавал?
Пауэрс что-то бурчит в ответ, и я так понимаю, что он даже не пытался узнать.
– Разницы никакой. Давай, пока берут.
Пауэрс что-то бурчит про скидку.
– Процентов пять, не больше.
Богатые сексоголики. Сначала – импрессионизм. Затем – супрематизм. После – Сунцзянская школа живописи и якобы малоизвестная работа Фриделя Дзюбаса. Теперь пятая картина моей Сэнди уходит в их похотливое лоно. Их доходное либидо уже давно заслуживает скидку.
Пауэрс что-то бурчит про подозрительность.
– Не бойся. Они разбираются в живописи так же, как твоя жена в мужчинах.
Пауэрс просто что-то недовольно бурчит.
– Хорошо, три процента. Нам же лучше. – Я вешаю трубку и возвращаюсь глазами к фотографии.
Тихий домик на Пасифик Хайтс за нашими спинами. Тихая свадьба. На мне – моя дурацкая черная накидка. На Сэнди – ее шерстяная серая накидка с дырами от творческих истерик. Серый пояс обтягивает мою Сэнди где-то в районе пупка. Ее впалого пупка – выпуклые пупки я не могу лицезреть. Эстетически не перевариваю. Сэнди знает об эстетике пупков и поэтому понимает мое недовольство. У Клэр, кстати, выпуклый пупок, но причина нашего расставания кроется не в этом. Мы расстались задолго до того, как я начал видеть в ее выпуклом пупке причину сорвать на ком-нибудь свою злость.
Тихий домик в Пасифик Хайтс, где я живу. Где сижу в спальне и думаю о том, куда завела меня моя душная от обмана жизнь.
Я и Сэнди. Ее милая улыбка. Дырочка между двумя передними зубами. Ее белые зубы, на их фоне мои выглядят слишком желтыми. Папочка стоит позади нас и имитирует радость, его, к сожалению, уже покойная жена, тетя Лорен, сияет от счастья ничуть не меньше, чем сама Сэнди. Клэр на фото нет. В тот день она позвонила Сэнди и сказала, что какой-то клиент, химик-задрот из Силиконовой долины, возмутился повышенным содержанием родия в 583 пробе, поэтому ей придется задержаться на работе. Ложь. Мы – я и, конечно же, Папочка – мы оба понимали, что Клэр нас обманывала, и я был уверен – уверен, был уверен и Папочка – что Клэр знает, что мы вдвоем не поверили ее лжи.
Папочка. Старый скряга всегда умудряется оскорбляться на чьи-то лишние деньги. У меня с ним было бы много общего, если бы мы не ненавидели друг друга.
Лишние деньги… Пауэрс продал одну из лучших работ моей Сэнди какому-то искусствоведу, который, к несчастью, дружит с кем-то из мафии. Он узрел в чудом сохранившейся работе Пизанелло кисть пошлой авангардистки и сообщил об этом сразу мне, минуя, почему-то, Пауэрса. Этот факт в обойме с чуткостью искусствоведа заставил меня задуматься о том, куда завела меня моя душная от обмана бандитолюбивого искусствоведа жизнь. Я готов отдать ему все деньги, что у меня есть – лишь бы Пауэрс и дальше занимался бы забубениванием невежественных богачей. Лишь бы и дальше тонкая кисть моей любимой художницы выводила очередной шедевр, необходимый для нашей финансовой независимости от Папочки.
Его рожа даже на фото вызывает отвращение… Как же не хватает тети Лорен.
Я смотрю на фотографию в ожидании звонка искусствоведа. Святой дьявол, я ведь даже не знаю его имени!
Звонит телефон – хотя нет, звонит кто-то в дверь. Я вставляю фотографию обратно в рамку, потягиваюсь, надеваю тапочки Сэнди – я их испоганю, и Сэнди меня убьет – и спускаюсь по лестнице к входной двери.
Мозги
Я открываю дверь в ожидании увидеть блестящее от снобизма лицо искусствоведа – или пистолет гориллы его влиятельного друга-мафиози – а вижу серо-розовые мозги на коврике цвета Сэндиной накидки.
Человеческие мозги. Разбросанные островки из извилин в темно-багровой луже крови.
Когда-то я хотел стать хирургом. Человеческие мозги я узнаю