каково касательство жадных клювов:
в поцелуе – или стелются над фронтами,
праздно рыщут над рвами с мелким людом —
в них вселились души аистов-чистоплюев —
и не строят верховной ставки, ни иллюзий,
но танцуют внебрачные сальто-мортале…
Ну а в вышних тактах —
разливается пьяный, глиняный синий,
снятый джинном, расставившим вертикали —
мачты, взлеты, бельканто, аркады,
или души рыб, веревок, прощальных взмахов
наплели себе искрящие бивуаки
на настилах чудного дня по прозванью Акко,
но давно свезен по сиротскому тракту,
как та липа, подкушенная грозой,
как издержки, перекосы, помарки,
а за ними вывезен и зазор.
Но, возможно, скормлен хищницам травам…
«Разрыдаться или не разрыдаться…»
Разрыдаться или не разрыдаться
неугодному бестии Мельпомене
(дальше – М., без даты и чувства локтя),
подхватившему в променадах форму
кого-то из пыточных инструментов?
Осквернял великие монологи —
мухлевал в ударениях, подвывал, гундосил,
прижигал кликушеским смехом-форте
тети вазы, распавшейся на преданья,
интонировал, как пройдоха,
в целом – срезан на полувздохе, а также с тумбы,
обнаружен – асимметричным,
послан в долгие эшелоны, в вороватые электрички,
следующая станция – тундра.
Вот тот, кого не приняли в школу —
в лицедеев, в студию утешных комедиантов,
ни в мастерскую лисиц,
в дула бинокля и микроскопа,
в сто первый состав и в сидр.
Ни костюма, ни оторочки, даже фиксатуара…
В чем форсить?
Кто пенял ему сквозь гнутые щели, пошл и сипл?
Или так набрызгалось: мене, текел и упарсин?
Не подскажет речи подножная будка-горбунья,
зрящая, как шаркают балетки и бутсы,
не нашепчут из люка или из скважин,
из глюков, из-под трамвая…
Дать стрекача, гордо что-нибудь клекоча?
Разрюмиться, распустить ручьи, редингот и час…
Смириться и видеть сны,
но в этих, едва протянешь руку,
падает занавес, отменяют маршруты,
дороги не помнят своей длины,
лопаются струны и трубы,
хрипнет Карузо, вытаивают из снега трупы…
Помолитесь за них и нас, фавориты М.,
за большой эдем и за хеппи-энд!
«Вниз, в непоследовательный загород, шитый…»
1
Вниз, в непоследовательный загород, шитый
из станционного шика,
малоросл, аритмичен и порой пунцов —
в честь пролетающих вдоль зари птенцов,
сползший с плеча судьбы, скользнувший с вершины
за троллейбусное кольцо покров —
многая овсяница и грудник ее мятлик, итого: серебро,
черепашьи гребни чешут его по блошиным,
перекисшим