Не помню, что было дальше, но брат говорил, что я наорал на всех. Выгонял из комнаты, не давая никому заговорить, говорил всем молчать. Помню, как я ходил там один и говорил что-то, чувствовал, будто лежало на мне что-то очень тяжёлое. Не мог поднять даже голову, а глаза жгло, всё лицо горело. И больше всего хотелось кричать.
Кричать и завывать на всю улицу до хрипоты. Так, чтобы горло заболело, разорвалось на части, чтобы заглушить все мысли в голове и выпустить всю боль наружу, которая внутри меня зарождалась с каждым вдохом и выдохом зарождалась снова. А накричавшись, завернуться под одеялом и уснуть. Больше ничего не видеть, не слышать и ни с кем не говорить.
Через день были похороны.
Ничего не запомнил, что было до них. Утром в школу не ходил, как и предыдущим утром. Папа не говорил ничего, только оделся и вышел ждать нас на улице. Мама повторяла, что всё будет хорошо. Даже когда мы выходили из дома, говорила, что всё будет хорошо. Перед тем, как мы втроём вошли на кладбище, она остановила меня и шепнула в ухо: «Я тебя люблю. Всё будет хорошо».
Я одевался, думая, что всё это происходит не со мной. Даже не представлял, что это какой-то излишне реалистичный фильм, а просто знал, что так оно и есть. Это было слишком правдоподобно. Видел, как собиралась мама, но меня рядом не было, я просто это видел. Она одела чёрное платье, положила пирог в небольшую коробку, а в это время папа с мрачным лицом вышел за дверь. А я парил в воздухе, даже не ходил ногами, просто витал в воздухе, словно ветер, будто меня там и нет. Меня там и не было. Я не услышал рёв автомобиля, перед тем, как выехать на отцовской старенькой машине. На похоронах люди плакали, что-то говорили, но я ничего не слышал. Не мог. Казалось, даже если бы захотел, то не смог, потому что меня там не было. Не было. Меня не было…
…там, потому что Марк жив. Он живой ходил и бегал, и играли мы с ним вчера в приставку, как и почти каждый вечер. Он обыгрывал меня и смеялся, показывая на меня пальцем, а когда выигрывал я, злился, поговаривая, чтобы я не ухмылялся. Он любил пить дюшес, мог литрами его выпивать каждый день, пока читал комиксы. Он читал их пачками каждый день. Каждый чёртов день. Он клал три ложки сахара в чашку с чаем, ел только пельмени, которые его мама готовила, опять же, каждый день. Он может заговорить с любой девчонкой, как только захочет, потому что Марк может всё. Марк отличный парень, лучший мой друг и сейчас он спит у себя дома на кровати, потому что всё это мне только снится. Я лежу сейчас на своей кровати, брат по соседству как всегда громко дышит во сне, и ничего этого нет.
Марк не мог умереть. Он же мой друг. Так ведь не бывает. Плохое же происходит всегда где-то в другом месте, разве нет?
Это был ветреный, холодный день. Задувало в воротник, под рукава и даже в уши. Когда уже стояли на кладбище, я слышал завывание ветра и это походило на завывание одинокого волка, тоскующего по кому-то, кого уже не было. Листья, шелестя танцевали на кронах деревьев, а мы всё стояли и молчали хором.
В тот день я помню лишь деревья,