Он брался за любую работу. Трудясь на строительстве помещения для штаба, выполнял разную работу, в том числе штукатура и маляра. Иногда, когда требовали обстоятельства, приходилось выполнять и тяжелую работу. Крючков, как мог, противодействовал этому, на что Людвигович, как звали мы его между собой, сильно обижался.
Однажды привезли очень тяжелые мешки с песком. Начали их перетаскивать. И Крючков решил схитрить. Он поставил Людвиговича у запасных дверей, попросив его проконтролировать, чтобы чужой человек не проник в штаб. А сам ухватился за мешок с песком. Тут Людвигович не выдержал и поднял бунт. Он прекрасно понял хитрость Крючкова. Долго он помнил эту «хитрую» обиду.
За такую же провинность он и на меня обиделся и долгое время дулся. И если где-то что-то случалось, он всем доказывал: «Ищите Варвару Степановну. Это она во всем виновата». Перепадало и Татьяне Калиберде. Однажды в сердцах он воскликнул: «Ну, что же это такое! Ведь я вас всех очень люблю, а вы меня обижаете!» Обижать на его языке – значило – позаботится о нем. Ведь он принимал это за жалость, которую терпеть не мог.
С ним однажды произошел случай, взбудораживший всю нашу партию. Дело было так: Анатолий Викторович поручил ему выполнить особое задание, для чего требовалось чуть свет выехать в другую область и в тот же день вернуться в Москву. Мы в штабе – шесть часов вечера, семь, восемь, а он все не появляется. Видим, что Анатолий Викторович уже нервничает, отвечает невпопад и не уходит из штаба. Вот и десять часов, а он все к чему-то прислушивается и на каждый стук двери выбегает посмотреть. Не понимая в чем дело, мы как-то присмирели. Наконец, он сказал нам, что сильно беспокоится за Владимира Людвиговича, который должен был, выполнив задание, вернуться к вечеру.
Его беспокойство передалось нам. Никто не уходил. Все ждали, но напрасно. Когда до закрытия метро осталось совсем немного времени, он дал команду расходиться. Мы уходили с тяжелым сердцем. И придя домой, многие из нас бросились к телефону, надеясь на чудо – а вдруг он уже дома, вдруг успел кому-то позвонить. Но чуда не произошло.
На следующий день, это была суббота, многие из нас собрались в штабе. По-прежнему – неизвестность. Гнетущая тишина. Стоит открыться двери, и все высыпают в прихожую. Наконец, мне надоело смотреть на дверь, и я дала себе слово – не смотреть! Иногда не выдерживала.
Снова хлопнула дверь, и снова я не выдержала, и вновь рассердилась на себя. Но мельком все же успела взглянуть. И в ту же минуту я, как ужаленная, вскочила и своим «тихим» голосом закричала: «Людвигович!» Бросившись к нему, начала трясти его, как грушу. В ту же минуту выбежали остальные, но впереди всех мчался Анатолий Викторович. Сначала он встряхнул Людвиговича, затем