Ком в горле так и стоял. В который раз уже за последние месяцы князь, как воочию, видел былое и в душе казнил себя, словно это он был виновен в смерти люда, баб и детей малых, что погибли в последнюю осаду под стенами города…
Довмонт встряхнул головой, тяжело выдохнул и, пройдя к носу насада, молвил:
– На Мироповну говоришь?
Олесь закивал головой, одновременно ёжась от холода в мокрой одежде:
– Тяжело идут, князь, ить почитай в кажной лодье, акромя ливон, десятка полтора-два наших, где и поболе, да добра всякого погрузили поверх. Коль налечь на вёсла – нагоним…
– Ишь мудёрый* (Мудрый) какой! – прикрикнул Давыд Якунович на парня. – Другов своих поучай! Ишь…
– Да будет тебе, прав малец-то, – негромко приструнил князь воеводу. – А ну, налегай, – уже прикрикнул Довмонт и подсел к ближнему дружиннику, что усердно работал веслом.
– А я и не поучаю. Я как скорей, – бубнил обиженно себе под нос Олесь, греясь под овечьей буркой, что накинул ему на плечи кто-то из дружинников, – у меня, почитай, все там: и батька, и сёстры, и мамка.
…Тёплое озеро прошли на скором ходу, дул попутный ветер. Как только вышли в Чудское, ветер словно вдруг сменился. Повернули влево, и ветер пошёл навстречу. Скинули парус и, размеренно поднимая и опуская вёсла, пошли как могли быстро. Вышли за островок, сплошь покрытый камышом. Стоящий на носу Кречет подозвал Олеся:
– Глаз-то вострый?
– У рыбарей всегда…
– Мироповна там? – перебил его Кречет.
Олесь внимательно стал всматриваться в горизонт, в сторону, куда показывал Кречет, и, чуть не подпрыгнул:
– Они! Ей-богу, они!
– О!– словно успокоил себя Крчет, – знать, есть. А я уж думал – причудилось.
– Чего там? Где? – засуетились дружинники вместе с князем, вглядываясь в горизонт.
– Да вон