Скажу несколько слов о Шварце, Геруа 2-м, Величко и Парском.
Со Шварцем я работал еще до войны в Военно-исторической комиссии по описанию Русско-японской войны. Это был честный, прямой человек, прекрасный инженер-фортификатор, мужественный, пользующийся отличной военной репутацией. В процессе Стесселя по сдаче Порт-Артура{108}, когда почти все участники процесса, как обвиняемые, так и свидетели, старательно обливали друг друга грязью, никто из них не коснулся Шварца и его Георгиевского креста, полученного в Порт-Артуре{109}. В великую войну он отличился блестящей обороной Ивангорода, крепости, наполовину разоруженной перед войной, а затем сыгравшей немалую роль в защите линии реки Вислы. Уверен в том, что он принял предложение большевиков не из личных расчетов, а веруя в возможность принести пользу родине. Таково же мое мнение о генерале Геруа 2-м, выдающемся офицере Генерального штаба.
Вряд ли я ошибусь, если причислю Величко к людям иного сорта. Безусловно умный человек, он прекрасно понимал всю бессмысленность принятой на себя работы, но взялся за нее, чтобы как-нибудь не утратить своего места. Все эти лица, конечно, не сочувствовали большевикам, и если согласились работать с ними, то в силу вышеизложенных причин. Парский же, по моему мнению, искренно и по убеждению пошел за большевиками: он не увлекался несбыточной мечтой Шварца, но неспособен был бы идти на компромиссы со своей совестью, следуя примеру Величко.
Что он видел в большевиках, я не знаю, так как во время краткого свидания, которое я имел с ним перед отъездом из Петрограда, мы об этом, конечно, не говорили.
К весне 1918 года недовольство большевиками охватило уже все слои общества. Крайние стеснения и ограничения во всем, беспрестанные обыски по квартирам под предлогом поисков оружия и съестных припасов, чинимые частью по действительным ордерам Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией{110}, а нередко по подложным ордерам обыкновенными грабителями, похищавшими при этом разные ценности; беспрестанные аресты, зачастую по недоразумениям, но иногда оканчивающиеся смертными приговорами, недостаточность продовольственных рационов даже для поддержания жизни и неимоверная дороговизна предметов первой необходимости, продаваемых спекулянтами тайно, что называется из-под полы, все это страшно возбуждало против советского правительства. Только страх перед быстрыми и суровыми мерами, на что большевики не скупились, лишь и удерживал от открытого возмущения.
Даже рабочие, к которым советское правительство относилось со сравнительно большим вниманием, платя им, несмотря на прекращение работ, по 30–40 рублей в сутки, почти поголовно роптали. Оклады эти не спасали их от нужды: «Прежде, – говорили они, – за два-три рубля в сутки я со своим семейством был сыт, обут и одет, теперь же этих 40 рублей не хватает на одного