Долго я еще стояла у калитки… Ноги мои точно примерзли, стали тяжелые, никак не оторвешь их от снега.
А на горе опять стучат по-прежнему. Тук-тук-тук-тук… И огоньки все так же вспыхивают зелено-красные.
На улице опять ни души. Только по-прежнему воет собака… Странно! Ведь сотни винтовок стреляют, и звук выстрелов ясно слышен, но чувствуется жуткая тишина… Неужели все эти дома пустые?! Ведь два дня тому назад у каждого дома были солдаты-денщики; то несли какие-то покупки, то разметали снег с тропинок… А теперь нигде никого… Только все «стучит» там, на горе…
– Барыня! Идемте в комнату, согрейтесь. Если турки осилят наших, то они только через мое тело перейдут к вам.
Я пошла в свою комнату и легла не раздеваясь. Но сейчас же вспомнила: «Господи! Да ведь мадам Штровман одна сидит в комнате! Вероятно, боится страшно?» И я постучала к ней в стенку:
– Мадам Штровман, как вы себя чувствуете, боитесь?
– Я уже совсем легла спать… – ответила она сонным голосом.
Я замолчала! «Какие крепкие нервы у нее! – подумала я и больше не сказала ничего. – Да! Может быть, она права. Что, правда, беспокоиться?.. Ну, придут турки; возьмут Кавказ; разорят и разграбят наши дома; нас отправят в рабство в Турцию… Вот и все!»
О, нет, нет! Это невозможно! Сколько смертей, сколько горя бесконечного будет, пока это случится. Сколько народу перебьют. Да разве Россия уступит, примирится с этим? НИКОГДА!
Я соскочила с постели! Не могу лежать! На улице легче. Пойду опять туда. Я вышла в сени… Оба денщика сидели на ящике с ружьями в руках.
– Не могу заснуть! Пойду на улицу, – сказала я.
Гайдамакин встал и открыл мне дверь:
– Самый теперь лютый мороз – два часа ночи, – говорит он.
– А как же они теперь там, которую ночь уже на снегу спят? Поди, и еда кончилась…
– Что ж поделаешь! Мы ничем помочь не можем. А если вы простудитесь, тогда что?
Он, видимо, хотел урезонить меня и вернуть обратно в комнату.
– Может быть, согреть самовар? – предложил он.
– Хорошо, согрейте. И сами тоже выпейте чаю…
– Максимов! Ну-ка, разогрей маленький самовар! А я выйду послушаю, как, что там…
Я вернулась в столовую. Там по-прежнему горела лампа, но окна были завешены солдатскими одеялами, чтобы не пропускать света наружу. Скоро принесли кипящий самовар.
– Налейте себе чаю, Максимов, согрейтесь.
Он налил два стакана и понес их в сени.
– Пейте здесь!
– Нет, мы караулим в сенях, – он вышел и закрыл за собой дверь.
Наступила тишина. Вот теперь, должно быть, как раз время для обхода наших позиций: