Таун Даун. Владимир Лорченков

душит дьявольский смех. Я впервые познаю смысл словосочетания «одержим бесами». Мы все ими одержимы. И я, и сумасшедший Дима, и толстая индуска, которая делает вид, что прибирается, – нужно создать видимость чистоты для сотрудников социальных служб, чтобы они подписали разрешение на новую квартиру и оплатили переезд… хотя при этом все знают, что старое жилье изгажено… какое лицемерие! – и супруг, который возвращается, как из ниоткуда. В руках он держит картонную подставку с четырьмя стаканами кофе. Дима берет два, небрежно кивнув, – ишь, членосос, спасибо, – и недоумевающий франкоканадец кивает растерянно. Он в состоянии грогги. Явно или принял чего и потому ни черта не соображает, или «завязал», и поэтому все равно ничего не соображает. А раз так, какая разница? Пусть весь мир катится в тартарары. Девчонка, лопоча что-то, играет у нас в ногах. Дима гладит ее по волосам, вслух прикидывая, достанет ли она ему до члена. Я вру мамаше что-то про «трех детей у месьё» и отеческих чувствах, которые будит в нем малышка. Возмущенный Дима, знания французского которому хватает, чтобы понять, как я переврал его слова, жестикулирует. Пытается выразить свои мысли про житье на пособие и то, как это плохо. Всем плевать. Во-первых, его французский ужасен. Во-вторых, тому, кто живет на пособие, глубоко насрать, что вы думаете относительно того, этично ли жить на пособие. При условии, конечно, что вы не сотрудник социальной службы. А мы, к слову, и не сотрудники этой службы. В-третьих, пока каплют деньги – перечисляется пособие – вы можете говорить его получателю все что угодно. В-четвертых, нам платят не эти опустившиеся обитатели Монреаль-Норд[13], который в народе окрестили Монреаль-Нуар, и мы можем говорить им в лицо все что угодно… В-пятых…

      Я устал выдумывать причины. Сказал Диме, что наверняка белолицый хорек, пятилетнюю дочь которого он поливает помоями при родителях, что-то заподозрил и плюнул в кофе Димы. Или отлил. Скорее, даже, отлил. Слюна расходится пузырьками, а моча в черном кофе не видна. Дима тревожится, пытается убедить меня и себя, что мне померещилось. Отставляет недопитый кофе в сторонку, и мы выносим из квартиры обеденный стол, несколько мешков кошачьего корма, фотографии, два больших зеркала, обмотанных одеялами, и еще один шкаф. Внизу, у подъезда, делаем перерыв. Работать предстоит до ночи – только на то, чтобы опустошить квартиру, ушло шесть часов, а ведь впереди еще второй адрес… А ведь поднимать куда тяжелее, чем спускать… Кстати, он, Дима, с удовольствием бы спустил малолетке на голову. Нет, речь не о сексе или возбуждении… Просто в знак протеста, возмущения. Почему на нее, – спрашивает он у меня. На мамашу бы у него не встал. Ты видел этого тюленя, эту моржиху? И такие в Квебеке почти все бабы. Даже те, что не эмигрантки. Местные идиотки не следят ни за собой, ни за домом. Их можно трахать только от 12 до 16 лет, пока они еще в форме. Потом стандартная «квачка»[14] расползается, как пятно жира по салфетке в «Макдоналдсе». Часто тут можно встретить тушу килограммов